Мировая революция и мировая война - [12]
Характеризуя изменения, происходившие в составе партии в годы большого террора, один из лидеров меньшевиков Ф. Дан писал в 1938 году: «Похоже на то, что перед нами развёртывается процесс самопожирания и исчезновения с исторической сцены всего старого большевизма, сталинского и антисталинского, без остатка. Похоже на то, что действительным победителем и триумфатором окажется в конце концов то новое, „молодое“ поколение советской бюрократии, которому чужды революционные традиции и революционные идеалы, которое хочет лишь одного… закрепить „твёрдыми нормами закона“ и обеспечить и за своим потомством наследственное пользование той „весёлой и зажиточною жизнью“, до которой оно дорвалось и в которой для него и заключается весь смысл грандиозной революции» [64].
Правота этих слов подтверждается наблюдениями академика Вернадского, который в своём дневнике неоднократно отмечал, что Сталин «из мести или страха» уничтожил «цвет людей своей партии». В 1941 году Вернадский писал о сращении партии с карательными органами, которые представляют «нарост, гангрену, разъедающую партию,— но без неё не может она в реальной жизни обойтись. В результате — миллионы заключённых-рабов, в том числе, наряду с преступными элементами — и цвет нации, и цвет партии».
К этим мыслям Вернадский возвратился во время войны, когда он писал, что казнены либо находятся в тюрьмах и лагерях «лучшие люди партии, делавшие революцию, и лучшие люди страны». В результате этого сильно понизился культурный уровень партии, чем объясняются «крупные неудачи нашей власти». «Средний уровень коммунистов — и морально, и интеллектуально — ниже среднего уровня беспартийных… Причинённые всем этим потери невознаградимы, т. к. реальные условия жизни вызывают колоссальный приток всех воров, которые продолжают лезть в партию, уровень которой в среде, в которой мне приходится вращаться, ярко ниже беспартийных» [65].
Во второй половине 30-х годов завершился процесс полного отстранения рядовых коммунистов от участия в управлении делами государства и общества и в формировании политики партии. Л. А. Оников неоднократно указывал, со ссылкой на статистические источники, что властные функции с этого времени и вплоть до ликвидации КПСС в 1991 году выполняли лишь 0,3 % членов партии — члены бюро партийных комитетов, начиная с райкомов и кончая аппаратом ЦК КПСС [66].
К этому можно добавить, что фактически была исключена возможность проникновения в этот правящий слой ярких и выдающихся личностей, поскольку все аппаратчики проходили постоянную проверку на бездумную исполнительность, личную преданность очередному «вождю», конформизм и угодничество перед вышестоящими партийными функционерами. Ещё в 1935 году Бабель, раскрывая в беседе с Эренбургом свой взгляд на положение в партии, говорил, что «пора дискуссий, пора людей интеллигентных, анализирующего типа кончилась» [67]. После великой чистки 1936—1938 годов из рядов партийного аппарата на протяжении пяти с половиной десятилетий не выдвинулся ни один человек, способный самостоятельно и творчески мыслить, обобщать уроки прошлого и выдвигать реалистические и смелые задачи на будущее. Этим, в частности, объясняется крах «перестройки», первоначально задуманной как «обновление» и «возрождение» социализма.
К концу 30-х годов завершился процесс сосредоточения в руках партаппарата основных функций государственного управления. Если в начале 20-х годов среди пяти отделов ЦК не было ни одного, который бы выполнял эти функции, то в 1934 году по решению XVII съезда ВКП(б) в ЦК, обкомах и крайкомах впервые были созданы отраслевые отделы (промышленный, транспортный и т. д.). В предвоенные годы в прямое подчинение ЦК ВКП(б) перешли все органы обороны, народного хозяйства и культуры.
Основные функции законодательной и исполнительной власти были закреплены за Политбюро, превратившимся в своего рода «сверхправительство». Ещё в 1933 году Троцкий отмечал, что важнейшие экономические и политические вопросы решаются в канцелярских тайниках, в недрах Политбюро, состоящего «из средних бюрократов, опьянённых вырванной ими у партии властью, утративших почву под ногами и больше всего озабоченных сохранением собственного дутого престижа» [68].
Большинство членов Политбюро конца 30-х годов было многократно проверено Сталиным на личную преданность в ходе борьбы с легальными и нелегальными оппозиционными группами. Поэтому доля репрессированных в годы большого террора членов Политбюро была значительно ниже доли репрессированных членов ЦК, аппаратчиков всех ступеней и рядовых коммунистов. После XVIII съезда партии состав Политбюро изменился незначительно. Двое (Жданов и Хрущёв) были переведены из кандидатов в члены Политбюро и двое (Берия и Шверник) впервые вошли в состав Политбюро в качестве кандидатов.
В состав ближайшего сталинского окружения в конце 30-х годов вступил единственный новый человек — Щербаков, избранный в 1941 году кандидатом в члены Политбюро. В годы войны Щербаков совмещал больше постов, чем кто-либо другой из сталинских приспешников; он был одновременно секретарем ЦК, секретарем МГК и МК, начальником Политического Управления Красной Армии, заместителем наркома обороны и руководителем Совинформбюро.
