Мироныч, дырник и жеможаха - [28]

Раскорякин поехал лечиться в Печорскую больницу водников — там работали хорошие врачи из ссыльных. Печорводздравотдел прикомандировал туда Гипова с Варенькой — в аптеку, Ван Ли — помощником анестезиолога: китаец снимал боль точечным массажем. Сначала врачи над ним смеялись — никто не верил, что можно избавить от боли без дикаина или хлороформа. Пожилой хирург с немецкой фамилией в раздражении выгнал Ваню из кабинета, показал ему кукиш и даже столкнул с лестницы. Грустный Ван Ли пошёл в акушерское отделение. Там рожала молодая женщина, ей было очень больно. Китаец в белом халате стал давить ей на заветные точки — на руках, на спине; боль существенно ослабла, через полчаса родилась девочка. В хирургию Ваню так и не пустили, зато в родилке он был незаменим.

— Что ты, милая, валяешься, как блевно? Сядь на колточки, сла-азу лодишь!

Варенька приехала к Броне в Красный Яг. Она была в два раза старше дочери, но выглядела как её ровесница: главняня была больна. Сутулая, с плотно сжатыми губами, горящими глазами и трясущейся головой, она металась по группам и тряпкой, смоченной в дезинфекционном растворе, пыталась прогнать курносую бабу, которая шастала по бараку, садилась тощим задом на детские головки и замирала в свете белой ночи; на сквозняке вместе с осиротевшими Гришиными куклами качался её силуэт. Дети умирали один за другим от кишечной инфекции, гробокопатели Панов и Головкин, матерясь, рыли ямы на несколько человек, Архипыч не вставал с лежанки, Петя, впрягшись в телегу, с утра до вечера возил воду, дрова, мешки с грязными пелёнками и одеждой. Он боялся, что Броня умрёт. У няни был плеврит, она кашляла, температура не опускалась. Лагерный врач несколько раз ржавой иглой откачивал у неё воду из лёгких.

После исчезновения Иадовой с артистами КВЧ в детский дом был назначен новый начальник — мужчина, похожий на женщину: тонкоголосый и медлительный полковник Собачкин. Дети ему, как и прежней начальнице, были совершенно не интересны, он ни разу не появился в группах, зато туда часто заглядывал Коленька, его тень, вечный спутник, мелкий начальник из заключённых. Коленька был неоднократно судим за вооружённый разбой, кражи, грабежи и лагерный бандитизм. На зоне он провёл большую часть своей жизни и пользовался исключительным покровительством Собачкина. Коленька приходил к детям, чтобы изобразить полезную деятельность. Он всегда был пьян, мешал нянькам, дети его боялись. Коленьку поразили Гришины марионетки — живые и прекрасные: рыцарь, лошадь, солдат, комиссар. Коленька снял их с гвоздей и попытался вести, нитки тут же запутались. Коленька унёс кукол, больше дети их не видели. Потом из уголка природы исчезли тряпичные чучелки диких зверей и красивые образцы горных пород. В зале КВЧ пропала часть музыкальных инструментов. Однажды Броня застукала Коленьку в своём уюте — он шарил под подушкой. Коленьку не смутил ледяной взгляд главняни.

— Вы вор. Зачем вы здесь?

— Я — вор. Я честный авторитетный вор и прибыл в этот лагерь для наведения должного воровского порядка. А ты — п...а. Я женщин не люблю.

Броня заговорила с Коленькой на языке, которого от неё никто никогда не слышал. Коленька смутился, особенно когда няня пообещала ему перегрызть артерию: «Я видела, как это делают, а мне умирать не страшно».

Коленьке умирать было страшно. В нянькиных глазах он прочитал себе приговор и в детский барак больше не заходил. Он часами показывал представления Собачкину, разнежившемуся среди Татиных салфеточек и кружавчиков. Рыцаря и солдата запутал окончательно, но с лошадью и комиссаром справился. Он ставил их в самые неожиданные и весёлые позы. Собачкин пил водку и тоненько ржал, в окно к начальнику заглядывала тощая баба, она освоилась в Красном Яге и чувствовала себя как дома, шмыгала в столовой, в бане, в нужниках, шуршала в зарослях отцветающего иван-чая, смеялась над Броней, которая бессмысленно, ритуально бросала пригоршнями хлорку в её курносую наглую рожу. Численность детей сократилась вдвое. Коленька нашёптывал Собачкину, что виной всему Бронька и таких паскуд халатных расстреливать надо. Собачкин собирался выступить по этому поводу на совещании руководящих работников ИТЛ.

Варенька умоляла Ван Ли повлиять на ситуацию в детском доме, спасти детей и больную няню, в которой никак не могла признать свою нежную мечтательную Броню. Маленький китайский доктор принялся строчить доносы на курносую бабу, кишечную палочку и Собачкина. В Красный Яг была направлена комиссия. Детдом расформировали, детей на барже вывезли в Печору, одинокое пугало Гвоздевой прощально махало им вслед.

Во время переезда Броня с воодушевлением, температурой и хрипами собирала детей. Ей казалось, что всех ждёт новая жизнь в Печоре. Подальше от детского кладбища, подальше от гиблого места. В Печоре дети будут жить в новом тёплом и светлом доме с крепкими полами и стенами, с большими окнами. Они пойдут в школу. У них будет добрая учительница. Их будут отлично кормить, и больше никто не умрёт. С баржи Броню вынесли на носилках.

* * *

Надо было идти с Раскорякиным в клуб на оперетту. Больной одинокий полковник не хотел расставаться с Ваней, он относился к доктору и Вареньке совершенно по-родственному: выделил им комнату в своей квартире и обедать без них не садился. Дома они были частью его семьи, на культурных мероприятиях — неотступной свитой. Барынька в платье из занавески и боа, сшитом зэками из шкурок летяги, в антракте утирала слёзы: Варе не хотелось слушать весёлые арии, её дочь загибалась от отёка лёгких и никто не мог ей помочь — ни мобилизованные Раскорякиным лучшие лагерные и вольные врачи, ни китайский доктор. Неожиданно к Вареньке подбежал незнакомый мальчик, крепко обнял её, сказал, что привёз яйцеварку и надо скорей выручать Гришу: «Няня, ему не верят! Мы не убивали жеможаху!»