Мирные завоеватели - [30]

Вольф прочитал бумагу, аккуратно сложил ее вчетверо и возвратил Вотану.

— Отлично! — сказал он. — Вы поступили правильно!

— Не сомневаюсь! — ответил, хитро улыбаясь, Вотан. — А теперь позвольте спросить вас? Не думаете ли вы, капитан, что ваше вызывающее и по меньшей мере… нелюбезное ко мне отношение, хотя вы знаете мое положение в крае и в берлинских политических кругах, может вызвать с моей стороны резкий отпор? Отпор этот я мог бы проявить в разных формах, но одна из них наиболее доступна и действительна. Это — донос…

Глухое молчание воцарилось в комнате.

Двое этих людей, между которыми, несмотря на все старания в Берлине, шла глухая борьба, требующая неизбежной и решительной развязки, поняли, что развязка эта необходима. И теперь глаза старого Вотана, видевшего и слышавшего столько тайн, хитростей и предательств за свою долгую жизнь, встретились с холодными и смелыми глазами Вольфа, и оба они не моргнули. Молча приняли они вызов и поняли, что борьба началась.

После долгого и тяжелого молчания Вольф медленно поднялся, еще раз пристально взглянул в глаза Вотана и отчеканил:

— Донос — отличная вещь, господин Вотан! Я одобряю ваш план…

Сказав это, он быстро повернулся и вышел.

XVIII

На берегах Тихого океана и дальше, в лесах и горах Старого Китая, там где в узких долинах стоят древние, полуразрушенные храмы, окруженные лесами вязов и дубов, где в великолепных, раскинувшихся на десятки верст садах медленно рассыпаются сложенные из мрамора и гранита мавзолеи над могилами древних Мингов и легендарных вождей китайцев, отбивавших некогда полчища «пришельцев с моря», — теперь повсюду гремели орудия, доносились отголоски кровопролитных боев и стоны раненых и умирающих. Над вспененными волнами Тихого океана, который видел ужаснейшую из трагедий человечества, и над плодородными равнинами Манчжурии, где мирные китайцы еще вчера возделывали свои поля, сажая во взрыхленную землю пшеницу, гаолян и бобы, — там с воем и грохотом проносились снаряды и падал на землю стальной и свинцовый дождь.

С напряжением смотрел весь мир на встречу неожиданных противников, а на Дальнем Востоке каждый день и каждый час приносили ряд известий, то радостных, наполнявших сердца гордостью, то тревожных и печальных. От оставшихся одинокими солдатских жен и до высших администраторов края, — все были взволнованы и обеспокоены, и только в клубе торгового дома «Артиг и Вейс», где собирались приказчики и клерки не только этой фирмы, но и от «Родпеля», «Хильманса», «Дангелидера» и других немецких гнезд, откуда выползли змеи предательства и шпионства, царило бесшабашное веселье. Здесь радовались всякой неудаче России и подсчитывали происходящие от войны выгоды для Германии.

Вольф, ранее часто бывавший в клубе, теперь перестал посещать его. Случай наблюдения за Клейном в Ляояне и сведения, полученные прусским военным министерством, сильно обеспокоили осторожного, хотя и привыкшего жить на вулкане капитана. Он все чаще и чаще появлялся в русских домах, принимал участие в митингах и раз даже прочел лекцию о Японии, причем старался выставить в невыгодном свете душевные качества японского народа и нарушение его армией международных законов.

Однако, Вольф знал все, что делается в городе, даже больше — он знал все, что делается вдоль линии дороги от Хабаровска до Харбина, но никто не знал, каким образом получает он такие точные сведения.

Делалось же это просто. Инженер фирмы «Артиг и Вейс» имел ежедневно свидания то с Салисом Швабе, то с Нохвицким. Катаясь верхом, гуляя, сидя в ресторане или театре, они перекидывались во время разговора на вид ничего не значащими словами, хотя они были полны для них острого интереса и глубокого смысла. После этих разговоров Вольф не раз тотчас же ехал к Вотану, и они вместе с ним писали телеграммы германскому посольству в Пекине, харбинскому консулу Мюллеру, Фрицу Вильбрандту в Петербург и разным лицам в Берлин о том, что в их адрес посланы две машины или, что одна машина возвращена таможней, а другая находится в пути к адресату; иногда телеграфировали, что ими по железной дороге отправлено шесть ящиков мелкого товара и два — крупного. Эти понятные слова, такие естественные для торгового дома, ведущего обширные дела почти со всеми важнейшими городами не только Тихоокеанского побережья, но и Европы, не могли, конечно, возбудить чьего-либо подозрения. Однако, слова эти всегда обозначали количество вышедших или вернувшихся военных кораблей и перевозимых по железной дороге пехотных или артиллерийских частей.

Всякий раз, после отправки таких телеграмм, Вотан с ненавистью спрашивал, зачем капитану понадобилось писать их на его бумаге и посылать их на телеграф с его лакеем. Совершенно одинаковым тоном и одними и теми же словами Вольф неизменно отвечал:

— Донос — отличная вещь, господин Вотан! Я одобрил ваши намерения и я отлично помню об этом. Если мне суждено быть повешенным, то мне будет приятно знать, что мы будем висеть рядом…

Вольф сухо смеялся и перед самым лицом Вотана пальцами производил очень выразительные движения, от чего у Вотана по спине бежал неприятный, колющий холодок.