Мирные завоеватели - [27]

Пужен вместе с Вольфом из Харбина отправился в Мукден и Ляоян. Здесь они имели свидание с китайскими купцами и с переодетыми японцами, которые укрывались в разных притонах и выслеживали все то, что потом передавали дальше радиотелеграфные станции, раскинутые вблизи железной дороги.

В Ляояне Вольф получил письмо от Вотана. Письмо показалось подозрительным капитану. Он внимательно разглядывал конверт и, хотя не заметил на нем никаких следов осмотра, однако, простой серый конверт с адресом, написанным размашистым почерком, совершенно не похожим на почерк Вотана или Мюльферта, часто писавшего от имени главы торгового дома «Артиг и Вейс» секретные и конфиденциальные письма, заставил его задуматься. Вольф спрятал письмо в карман и домой не пошел. По узкому, грязному переулку он поднялся в гору и вышел на площадь, где обыкновенно происходили казни и где высилась построенная из красного полированного дерева часовня Бога Мести. Здесь капитан начал внимательно озираться, но вскоре успокоился. Никто за ним не шел и не следил. Китайцы сидели у своих домов и равнодушно смотрели на проходившего европейца, которых так много они видели постоянно в этом богатом торговом городе.

Зайдя за кумирню, капитан вскрыл письмо и прочел его. Старый Вотан, не подписывая письма, но ставя в левом углу букву «D», перечеркнутую два раза, писал, что им получена телеграмма от германского посла в Пекине за № по. Телеграмма эта предписывала фирме «Артиг и Вейс» сообщить всем германским фирмам, работающим на Дальнем Востоке и имеющим друг с другом постоянные тесные сношения, а также всем агентам, прибывающим из Германии, что военное и морское министерства в Берлине предписывают особенно ревностно и тщательно помогать японским властям в их старании быть подробно осведомленными о действиях и намерениях противника.

Вольф высоко поднял брови.

Послать такое письмо по почте без всяких предосторожностей значило — выдать его с головой.

Правда, Вотан послал письмо на условную фамилию и на конверте стояло имя Клейна, однако, получатель письма неминуемо мог попасть в руки властей. Рассматривая внимательно письмо, Вольф заметил на бумаге какие-то подозрительные следы и понял, что кто-то, по-видимому, пытался проявить на бумаге какой-нибудь скрытый текст, написанный секретными чернилами. Этот человек и заменил конверт Вотана этим серым конвертом с размашистым почерком.

«Вотан хотел меня предать!» — мелькнула в голове у капитана мысль, и он понял, что ему угрожает большая опасность.

Прежде, чем пойти домой, капитан зашел к знакомому китайцу и вызвал туда Пужена. Тот немедленно отправился в гостиницу, где остановился капитан, и увидел нескольких лиц, очень откровенно ожидавших кого-то у входа в дом.

Узнав об этом, Вольф вышел от китайца и, попрощавшись с Пуженом, долго кружил по Ляояну и только тогда, когда стемнело, он пришел на окраину, где тянулся длинный ряд высоких домов, битком набитых китайцами. Здесь были тайные игорные притоны, квартиры, населенные женщинами, где всякую ночь происходили кровавые расправы между посетителями, дешевые кухмистерские, харчевни и гостиницы. Из окон и из-под ворот на улицу вместе с дымом и запахом перегорелого бобового масла неслись крики, брань, заунывные песни и женские визгливые голоса. Кто-то пиликал на «ля-хутя» — однострунной китайской скрипке, а ее рыдающим звукам вторил глубокий бас, который нараспев рассказывал историю прежних героев, их деяния и великие заслуги перед Пэ-Синем[22]. В этом рассказе было столько ненависти к поработившим народ богачам и к чужеземцам, отрывающим от тела древней страны героических богов и божественных богдыханов лучшие части, распространяющих европейские обычаи, ослабляющие душу и тело жителей Китая, — что Вольф невольно представил себе этого рассказчика.

Он должен быть сильным, широкоплечим человеком, с горящими глазами, с тонкими и нежными руками. Где-нибудь на груди или на плече у него выжжена синяя птица, эмблема отваги, и говорит он таким же звонким и самоуверенным голосом, каким говорит Мый-Ли, спокойно ведущий свою разбойничью барку по бушующим волнам Японского моря. Но размышлять об этом долго не приходилось. Нужно было устраиваться на ночлег.

У ворот, сгорбившись, сидел седой китаец со сморщенным, как печеное яблоко, лицом и с жалкой седой косичкой, беспомощно болтающейся на изорванном халате.

— Где здесь у вас «хойми»?[23] — спросил Вольф, прикасаясь к плечу китайца.

— Во дворе налево!.. дверь вниз!.. — ответил старик, не без удивления смотря на европейца.

На дворе, по грязи, среди куч наваленного кирпича, кусков штукатурки и всяких отбросов толкались китайцы, о чем-то оживленно разговаривающие, размахивающие руками и заметно волнующиеся. С трудом протискавшись сквозь толпу, капитан подошел к двери, ведущей в ночлежку. Надо было пройти по двум скользким, обмерзшим ступеням, прежде чем открыть дверь. На Вольфа пахнуло зловонным паром, в котором смешались запахи человеческого тела, варящегося уксуса с грибами и дубовыми наростами, от чего разъедало глаза и нос, сладковатого угара от пролившегося в огонь масла и жарящейся свинины с черемшой