Мирное время - [32]

Вначале он выпрашивал у матери полтинники и бегал на галерку. Потом у него завелись в театре какие-то связи, его впускали без билета, и он расхаживал по партеру, нацеливаясь на свободные места. Вскоре Толя получил доступ за кулисы. Он передвигал мебель перед началом спектакля, переносил декорации, таскал за актрисами чемоданы.

Город был маленький и постоянной труппы не имел. В городском саду стоял старый длинный дощатый сарай, который назывался летним театром. Зимой в нем постоянно жили большие серые крысы. Весной приезжали актеры - предприимчивые молодые люди с облезлыми чемоданами в руках и связками старых афиш под мышкой. Они пополняли свою труппу местными любителями. Спешно белились стены, малевались яркие декорации, нумеровались стулья и - сезон открывался...

Весной театральная общественность города оживлялась. Парикмахер Коган, председатель союза Рабис, созывал внеочередное собрание. Приходили отдохнувшие за зиму кассирши, билетерши, сторожа, расклейщики афиш. В театре имелась всего одна касса, входных дверей было меньше, чем билетерш, работу же хотел получить каждый. Начинался скандал.

Парикмахер Коган долго и молча слушал женщин, потом стучал кулаком по столу и устанавливал порядок. Он был единственным в городе театральным парикмахером, имел собственные парики, знал, что без него в театре не обойдутся, и поэтому чувствовал себя хозяином положения. Кассиршей, чтоб не было лишних разговоров, он назначал свою жену, рыжую накрашенную Люсю, билетерш, ссылаясь на просьбу директора театра, выбирал из тех, что помоложе, и собрание закрывал.

Сезон начинался.

Театр ставил пьесы с большим количеством участников, и труппе приходилось пользоваться статистами. Их отбирали из контрамарочников, по принципу: раз все равно без билета ходит - пускай хоть торчит на сцене.

Так попал за кулисы и Толя. Высокий рост сделал его постоянным участником спектаклей. Его выпускали в костюме матроса, разбойника, рыцаря. Он маршировал по сцене, кричал "ура", дрался на рапирах. Однажды его выпустили даже старухой.

Мать ужасалась - она слышала об актерах только плохое и трепетала при мысли, что ее Толечку засосёт эта среда.

Как-то перед премьерой директор попросил Толю написать в местную газету похвальную заметку о пьесе.

Толя написал небольшую статью, закончил ее стихами о пользе театра и подписался, почему-то, псевдонимом "Пенский". Может быть, потому, что стихи начинались строчкой: "В пене жизни..."

Статейка пошла, тот, кто ее напечатал, получил контрамарку в ложу. В редакции Толе выдали гонорар. Это ему понравилось. В последнее время маминых полтинников уже не хватало. Потребности росли: нужно было приглашать в пивнушку суфлера, помрежа, машиниста сцены, в руках которых находились вожжи колесницы искусства. Деньги из редакции пришлись очень кстати.

Толя стал приносить в газету стишки. Изредка их печатали.

Мадам Шапиро возмутилась, когда узнала об этом. Беда не только в том, что Толя стал писать в газету (этого еще не хватало!), но почему он подписывается какой-то дурацкой фамилией - Пенский. Почему Пенский? Разве Шапиро недостаточно красиво, звучно? Рааве его отец за тридцать лет безупречной зубоврачебной практики запятнал чем-нибудь свою фамилию? Толя выслушивал мать, но продолжал подписываться псевдонимом.

В девятнадцать лет он познакомился с Людмилой Степановной. Она работала в статистическом управлении экономистом. В свои двадцать шесть лет она выглядела довольно миловидно, одевалась строго, со вкусом и произвела на Толю приятное впечатление. Юноша не знал, что она, увидев его на сцене дерущимся на рапирах, влюбилась безумно и, как ей казалось, безнадежно. Замкнутая и мечтательная Людмила Степановна почувствовала, что в этом длинноногом и широкоплечем рыцаре со шпагой в руке она, наконец, обрела свою мечту.

Молодые люди стали встречаться. Толя не заметил, как Людмила Степановна женила его на себе. Уже будучи ее мужем, он думал о ней "вы" и называл по имени и отчеству.

В замужестве Людмила Степановна перестала посещать театр, где раньше бывала ежедневно, дома ходила растрепанная, неряшливо одетая и только на службе оставалась по-прежнему аккуратной и подтянутой. С Толей она перестала считаться. Он стал ее вещью, ее собственностью.

Слезы мадам Шапиро лились рекой. Во-первых, сын женился без согласия родной матери, во-вторых, жена старше на семь лет. Нет, этого не перенесет никакая мать!

Но плакать и причитать было поздно. Женитьба сына являлась совершившимся фактом. Надо было идти в обход. И мадам Шапиро пользовалась каждым удобным случаем, она горячо доказывала Толе, что выбор его плох, что он ошибся, что надо, пока не поздно, исправить роковую ошибку.

Толя вначале огрызался, потом ему надоели эти объяснения. Он стал реже приходить в родительский дом, а когда бывал там (приходилось все-таки пользоваться папашиными деньгами), старался не встречаться с матерью и вообще не вести разговоров на неприятные темы.

Однажды между делом жена заметила, что живут же люди без папы и мамы. Вот, например, ее знакомые прекрасно устроились где-то далеко, в каком-то Дюшамбе. Толя тут же предложил ей уехать туда.