Мириад островов - [31]

И вот я ныне думаю: можно ли поименовать скотоложеством ту теснейшую близость, что возникает между Морскими Людьми и этими созданиями? Когда сливаются не семя и не тела, а слюна, слизь и слезы человека и зверя — и оттого человек обретает непревзойденную телесную мощь вместе с умением пребывать в чуждой ему изначально стихии, а зверь — гибкий разум и способность к членораздельной речи?»

— Это брат Джунипер?

— Угадала.

— Мне показывали другие отрывки. Как-то странно, отчего у него речь зашла о фурри…

— Что ты имеешь в виду?

— Зверей, покрытых шкурой или мехом. Наделённых к тому же сильным разумом, похожим на человеческий.

— А. И способных с ним сношаться, — хихикнула мать Кастро совсем по-девчоночьи. — Имею в виду — не просто плотски, но с помощью пригодных для такого дела органов. Какие вы, землянцы, непонятные: везде умеете углядеть подвох и запутать его в словесах и выразительном молчании. А ведь тот же святой Франциск не одну только травку воспевал, но и тех, кто на ней пасётся. И охотников за пасомыми. Одно время в друзьях у него ходил Братец Волк.

— В Рутене с недавних пор поумнели. Перестали навязывать животным то, что свойственно одним людям. Разум — но другой. Сотрудничество — но неполное: дельфины спасают людей, принимая их за своих детёнышей или гибнущих сородичей. Я о таком читала.

— Одно дело — читать, другое — смотреть. Я вот своими очами зрела, как боевые ба-фархи пытаются помочь явным своим убийцам. А ведь по землянским меркам это скорее Orcinus orca, косатки, или даже Delphinapterus leucas, белухи, чем афалины. Они двуцветны, у них нет верхнего плавника и размером всяко больше этих бутылкорылых. Хотя кони — это с самого начала значило, что на них лезла всякая двуногая водяная мелочь.

Галина затрясла головой:

— Не понимаю. Только и читаю, что моряне ростом с подростка. Или ваши предки были великанами, или ба-нэсхин подросли?

Вроде как последние могли подрасти. Знаешь, моряне с недавних пор едят больше мяса и по тяжкой земле дольше расхаживают. А земля-то наша их ой как вниз тянет, вот и полезли вверх из упрямства. Утяжелили шаг. На плотах и палубе своих лодчонок, однако, гуляют — как танцуют. Хотя истые моряне, те, что в Готии, земной тверди почитай что и не касаются. Оттого и полюбили на ней и те, и другие больше всего то, что больше всего сходно с волной и заодно с побратимами: земных коней.

Стоило ли удивляться, что после таких рассуждений обе они угодили прямиком в конюшню?

Едва женщины вошли внутрь, обойдя карету с опущенными оглоблями, как лошадиные головы, находящиеся по обеим сторонам довольно узкого коридора, дружно повернули к ним печальные морды.

— Э, нет, ребятишки, — ответила мать Кастро. — Две мерки запаренного овса — и будет. Остальное доберёте на прогулке. Тут, моя сэниа, одни аристократы пребывают: племенные на развод, чистокровные скондцы под седло. Ну и твоих буланок пока здесь разместили. Рыдван снаружи — они под надёжной крышей. Оцени, как тут чисто. И крытый манеж на случай непогоды имеется, и комнатка для конюха, который ночует.

Запах внутри стоял выразительный, но Галина удержалась от реплик по поводу участи бедного парня. Или там девицы, в связи со спецификой хозяйства.

— А остальные где?

— В табуне или на леваде. Леваду сама видела, когда ехали, А косяки пасутся на равнине, отсюда редко видать. Полудикие, у каждого хозяина свои девки. Ну и жеребчики с кобылками. Если надобится для случки или в телегу запрячь — арканом отлавливаем. В этом моряне нам лучшие помощники. Покормить хочешь?

Галина даже чуть вздрогнула: представила себе, как бегает по вереску с куском присолённого хлеба в руке.

— Де нет, не туда смотришь. Вот, бери, — мать Кастро вытащила из кармана рясы морковку, обтёрла, подала навстречу ботвой, словно кинжал — вперёд эфесом:

— На поле мимоходом выдернула. Вот, поплюй, шоб тобой пахло, оботри и дай тому, кто на тебя всех лучше глядит. Кулак только не зажимай — знаешь? Хватанёт вместе с пальцами.

«А какой лучше? Все такие подлизы».

За дальними воротцами крутился на месте, грохотал кормушкой светло-рыжий жеребец. Срывался на гортанный взвизг, потрясывая арбалетом… Кажется, есть такой раблезианский жаргон.

«Кроме этого. Вот кто если убьёт, то навсегда».

А губы уже с готовностью шептали:

— Золотце моё самоварное, сусальное да слюдяное. Что ты бесишься, разве хорошие люди так себя в конюшне ведут?

— Это он твою буланку в охоте почуял. И пожилая кобыла, да при ней вообще мерин. Что ли, не знала?

— Что ж не увели, — пробормотала Галина словно между делом.

— А и увели как раз под вечер. Орри. Говорит, малость поколдовать придётся. Запах перебить или иначе. Вот такие они, ба-нэсхин наши.

Золотой жеребец внезапно затих, поглядел горячим глазом, просунул морду сквозь решётку. Как-то враз Галина оказалась рядом, а морковь — на зубах жеребца. Хрупал, обдавая раскрытую ладонь струйками влажного дыхания.

— Ох, — удовлетворённо сказала монахиня. — Как это ты умеешь с мужиками ладить.

— Сама за собой не знала и не верила. Не на ком было убедиться.

— Говорил кто?

— Вроде как. Подвирали, думаю.

— Не скажи. Вот какое имя бы ты дала этому шелапуту?