Мириад островов - [30]

— Гали, что-нибудь подходящее знаешь? — спросила, подойдя, приоресса. — Рутенское. У нас новициате в её первый день особая честь положена — ранние хвалитны возносить.

— Я ведь ничего такого не помню, и голос ведь не как у моих друзей, — ответила Галина.

— Так-таки и нет? С нашей сестры и малого хватит, — сказала соседка справа, тоненькая, смуглокожая.

Галина задумалась. Стихов она в своё время знала много, но сама не могла выдавить из себя ни строчки даже в те времена от двух до четырнадцати, когда все дети одержимы повальным рифмоплётством. Она медлила — не зная, как сказать об этом, боясь разочаровать новых товарок. Да в самом деле: кто она для них?

Но в тот момент, когда она уже открыла рот, чтобы извиниться, нужные слова пришли вместе с напевом: точные, округлые, ясные.

— Это сочинил землянин, чье прозвище совпадает с именем вашего мужского ордена. Франческо Ассизец, — тихо проговорила она. — Написал он это на итальянском диалекте, но я только по-рутенски и знаю. Это уже другой человек перевёл: был такой Ельчанинов. И то едва половину помню. Вот.

Она резко выдохнула воздух, а потом начала, как все неопытные певцы, сразу, даже не распеваясь:

Хвала Тебе, Господь, в Твоих твореньях.

Ты создал Брата-Солнце, что сверкает

Могучим блеском с неба, день даёт нам

И образ Твой напоминает видом

В своём закате — смерти — и восходе.

Хвала Тебе за Месяц со Звездами;

Как ясно с неба льют они сиянье!

Хвала Тебе за Ветер, Воздух, Небо,

За Облака, за всякую погоду,

Что Ты даёшь как знак земного братства.

Хвала за кроткую сестрицу нашу Воду,

Звенящую, прозрачную, как слёзы.

Хвала Тебе за то, что братец Пламя

Твоим веленьем освещает ночи,

Такой красивый, яркий и могучий.

Хвала Тебе за Землю, нашу матерь,

Которая нас на себе покоит,

Копытом и подошвою ранима:

Но всё же нам плоды свои приносит,

И травы разные, и пестрые цветочки.

За Смерть хвалю Тебя, Пресветлый Боже,

Сестру могучую, которой не избегнет

Никто живущий. Горе тем, кто встретит

Её в грехе, но кто свой Путь исполнит —

Тех встретит Смерть, раскинувши объятья.

— Вот, — сказала она беспомощно. — Только не надо запоминать: я добрую половину сходу сочинила, а другую переврала.

— Но разве всё то, что когда-либо произнёс и спел человек, не принадлежит одному Всевышнему? — спросила хрупкая девушка. — Разве человеческое творение — ни россыпь искр Божьего костра? Я средняя сестра Каннафис, запомню твоё имя, сэниа Галина, даже если оно будет позже начинаться с «Ка».

— Калина-малина, — рассмеялась толстушка. — Мне тоже песня полюбилась, так я и без натуги спомню. И без моего вестского говорка. Знакомы будем: я малосестра Карди.

— Ну, опамятовались? — сказала тут мать Кастро. — Умилились в душе? Тогда вперёд, к светлому завтраку!

Еда прибыла в ту самую минуту, когда Галина почувствовала, что её орудие производства весит пуд, а желудок и кишки пищат с надсады. Кухонные девушки приволокли два бака, установленных на колёсной раме, стопку мисок и ложки. В одном баке была овсянка, густая и сытная, в другом, с подвешенной на цепи кружкой, вода.

— Сестры, не забыли? Сейчас пейте вволю, но днём воду не глушить, — предупредила приоресса. — И жажду не утолите, и ноги опухнут. Влажной тряпицей во рту протереть — это можно. А ты, сэниа…

Она положила руку на плечо Галине.

— Свою здешнюю миску с ложкой забери с собой, и пойдем-ка отсюда. Ещё с непривычки жилы потянешь. Я тебе другое дело покажу. Да не тревожься — ты не из тех рутенцев, которые не узнают честной работы, даже если она схватит их за жопу да ещё и свистнет в придачу. Им всем лишь бы торговать и торговаться. Выслеживать красивое, а не создавать.

— Ты к лошадям, как Орри, привычна? — спрашивает приоресса по пути в клуатр.

— Брала прокатных коней на центральном ипподроме. Ну, где соревнуются верхом и на таких тележках-каталках за ставки. Деньги.

— И хороши были?

— Ох, не думай, матушка. Кто ж неумёхам кровных жеребцов подседлает? На клячах тренировались.

— А здесь, когда приехала?

— Папа не давал. Только однажды, когда в Готию вёз.

— И как в седле сиделось?

— Примерно как корове на диване.

— Моряне таковы же. И сами сотворены из солёной водицы, и лошади их. Тебе читали о ба-нэсхин и ба-фархах? Вот послушай:

«Как многие, кто всю жизнь проводит у моря, его Дети — превосходные ныряльщики. Они могут задерживать своё дыхание на неопредёленно долгое время, иногда без видимого вреда для себя набирая солёную воду в легкие и тем самым утяжеляя свою плоть. Выйдя на берег с добычей, они почти так же легко от воды избавляются. «Пьют море» для утоления жажды эти люди с той же пользой для себя, что и пресную воду. Я так думаю, внутри у них есть некий малый орган типа железы или второй печени, который фильтрует, извлекает или расщепляет горькую соль, но мы не смели подступиться с ножом даже к покойникам. В том сродни им их возлюбленные сородичи, именуемые морскими лошадьми, или ба-фархами: огромные животные, что дышат воздухом, но постоянно пребывают в воде или под нею. Когда всё спокойно, ба-фархи играют, выделывая прыжки, колеса и пируэты, и невозможно представить зрелище прекраснее, чем сия живая сталь, сия подвижная ртуть, изогнутая, точно сабля. Огромные чёрные тела, будто покрытые скользким лаком, глаза сощурены в лукавой усмешке, из воронки наверху изредка вылетает фонтан — гордый плюмаж в виде водяного пера. Но это и почти абсолютные убийцы, что неудивительно в мире меньших наших братьев; хотя милосердие им также свойственно и вообще иногда кажется непостижимым… Хотя и правда: нечто в ба-фархах воистину целебно для человека.