Мириад островов. Игры с Мечами - [22]

Поднялся с места, крутнулся волчком — и выскочил сквозь занавесь.

Когда Галина последовала за ним, оказалось, что вокруг стоит позднее, хмурое, но утро. Из живых только и нашлось, что часовой и проводник, и то последний куда-то прятался.

«Нежен больно».

— Вульфрин, — приказала часовому, — о каком сигнале сбора договорились? Через костровой дым? Давай. Добавь кстати, что я в порядке, но очень сердита.

Когда её мужчины прибыли все, включая Мейнхарта, приказала:

— Сыты? Кони пресной водой напоены? Отдыхать здесь нам больше незачем. Судя по всему, цель довольно близка и можно пройти по взморью. Кто знает лучше меня?

Оказалось, без неё и расспросили, и разведали: как же иначе? Если тронуться с места прямо сейчас, после отлива, к вечернему приливу окажемся совсем рядом. Литораль там везде неширокая, берег уходит в глубину резко, хэархи легко могут подобраться так, чтобы говорить с монахами-землянцами.

— Там есть монахи, Сигфрид? Натурально, кроме брата Каринтия.

— Небольшая обитель, шалашей с десяток. Такие наполовину землянки, знаешь. Скапливаться помногу не любят. От берега сильно не отдаляются — их ба-инхсаны любят навещать.

Галина кивнула. Безусловно, на таких молодцов, как её, незачем давить — и так справятся. Вон и Мейну подобрали сабельку не из последних — с воронёным лезвием. Интересно, подучить его не понадобится? Фехтовать — дело далеко не такое серьёзное, как просто владеть острой сталью. Хотя зачем — экспедиция вроде как мирная.

Копыта тупо ударяли в песок — пляж тут был узкий и постоянно влажный. Слева нависала вертикаль, испещрённая порами, норами и ямами, — как бы рыхлая и вовсе не такая нарядная, как подводные сады, иллюстрациями которых был заполнен с десяток альбомов, за невообразимую цену выписанных с «Большой Земли». Не однажды приходилось сходить с седел и аккуратно переводить коней через валуны — и верховых, и вьючных, отчего движение сильно замедлялось. А ещё пришлось улучить время поесть всухомятку. То, что берег был изрезан зубцами, как подол нищенки, тоже съедало уйму времени, так что хотя путники и не заблудились, но к месту прибыли в самом деле под вечер.

Вдоль берега узкого залива одна на другой лепились лачуги с тростниковой кровлей, что концами ушла глубоко в землю: какие-то выглядели посвежее, какие-то — совсем заброшенными и почти неотличимыми от куч мусора, которые приносит море. Мелкая вода была здесь нежно-голубоватой, словно дно было выстлано бирюзой. Но там, где залив переходил в широкое море, плескалась грозовая темнота, раскачивая на мелких бурунчиках громоздкие кубические глыбы — Галине захотелось протереть глаза, ибо то были плавучие дома. Из толстых просолённых брёвен, пробитых круглыми окошками, под крышей из морской травы, они опирались на ещё более мощный фундамент. Тёмные стены были усажены раковинами и костями, сливающимися в прихотливый орнамент, плоская крыша проткнута столбом, укутанным грубой тканью. На краях, свободных от постройки, помещалось нечто вроде палисадников или мастерских на открытом воздухе: куски торфа, перенесенные сюда с суши, большие керамические горшки и вазоны, куски плавника, железный хлам.

И сверкающий белой нитроэмалью силуэт сайкела с высокой спинкой заднего сиденья.

— Белуша, — проговорила Галина.

— Что такое, иния?

— Я ведь думала, этот курьёзный экипаж давно не на ходу. Это короля Кьяра. Мы на месте.

От её слов пейзаж, снулый, как выброшенная на берег рыба, вмиг ожил. Из домов стали выглядывать смуглые физиономии, волны вокруг них заплескались ещё сильнее, и оказалось, что создают их тела крупных рыб с бледно-серой кожей. А землянец, который сидел на пороге своей хижины так тихо, что казался некоей разновидностью камня, распрямился и подошёл к прибывшим людям со словами:

— Моя красавица ведь живая, вот и крутит до сих пор колёсами. Для этих мест не самое лучшее — мне обещали к ней водные лыжи приделать, чтобы по воде как по сухому месту бегала. Здравствуй, инья Гали, ты прости: еле вспомнил за давностью свою деву в беде, а пока соображал — вот ты и рядом.

— Здравствуй… отец Каринтий, — ответила она, еле сумев улыбнуться.

Если она в конце концов постарела от силы лет на десять, то Кьяру, в те времена почти ровеснику Барбе, никак нельзя было теперь дать меньше пятидесяти — пятидесяти пяти. Крепкий, осанистый мужчина, бородатый, с тремя рыжевато-седыми косами, растрёпанными ветром. Из коротких рукавов холщовой рясы торчат смуглые, в шрамах, руки, с кручёного пояса свисает подобие ножа для чистки рыбы. Даже конопушки исчезли под густым загаром. Даже серо-зелёные глаза смотрят из морщин не по-прежнему: с иронией и зрелой печалью.

Говоря, мигом сползла с коня, утвердилась на ногах: и так, наверное, прослыла невежей.

— Ну, я счастлив тебя видеть. Можно сказать, привет от доченьки Фрейи, от милого дома по ту сторону.

— Что ты имеешь в виду, святой отче? Разве монаху не положено отречься от мира и иже с ним? — Галина улыбнулась кончиком рта.

— Отрекайся не отрекайся, а деваться некуда — сам достаёт, — он кивнул на море. — Вон там живут записные всевертские бродяги и торговцы, и уйти от них некуда — разве что в солёной воде утопиться. Да что мы с тобой едва с дороги разговариваем: пусть твои тоже с сёдел спускаются на грешную землю. Угощение у меня небогатое — как говорится, краюшка хлеба, морской солью присыпанная. И кровом не пещера служит, как некоторым неженкам, а солома в снопах. Только и радости, что дождём не пробивает.