Мираж - [64]

Эрвальд промолчал, но по его лицу видно было, что он иного мнения.

— Ты не можешь избежать встречи с ней, — продолжал Лотарь. — Я с ней в прежних дружеских отношениях, и, кроме того, в Кронсберге вообще трудно не встретиться.

— Зачем же избегать? — спокойно спросил Рейнгард. — Неужели из-за того, что мы когда-то увлекались друг другом? Юношеских увлечений не помнят всю жизнь. С тех пор леди Марвуд стала великосветской дамой, окруженной поклонением, а я — уже немолодой авантюрист, которому Осмар презрительно указал на дверь; у меня есть имя и положение. Мы встретимся как два совершенно новых человека, и если случайно проснутся старые воспоминания, мы только улыбнемся, как над ребяческой глупостью. Так называемая юношеская любовь — вообще ребячество и никогда долго не длится.

Рейнгард произнес это совершенно тем же равнодушным тоном, которым леди Марвуд говорила об «этом господине Эрвальде». Зоннек был очень удивлен этим, но такое равнодушие двух людей, бывших когда-то близкими друг другу, сняло с его души тайную заботу.

— Юношеская любовь! — повторил он. — Разве ты любил Зинаиду? В таком случае ты едва ли отказался бы от нее так легко и скоро. Я думаю, ты вообще не умеешь любить. Что толку тебе от баснословного успеха, которым ты пользуешься у женщин? Истинного счастья он тебе никогда не доставляет. Сколько раз юность, красота и любовь шли тебе навстречу; тебе стоило только протянуть руку, чтобы получить то, что другие считают высшим благом в жизни, но ты самым непростительным образом играл им. Ты всегда в глубине души оставался холоден. Правда, все это было близко и реально и потому не удовлетворяло тебя. Того великого, безграничного счастья, которое изобрела твоя фантазия, не существует на свете, и ты, вместо того, чтобы брать то, что тебе дается, гоняешься за недостижимой мечтой, за…

— Миражем! — смеясь договорил Рейнгард. — Опять ты принялся за старую проповедь. Но разве я могу изменить тут что-нибудь? Это — мой рок! Только раньше я верил, что могу достичь воплощения своей мечты в действительности; это время миновало, теперь я знаю, что моя прекрасная фата-моргана никогда не спускается на землю. Но все-таки я не могу отказаться от нее. Может быть, я заключу ее в свои объятья перед смертью. Только в одном ты ошибаешься; я умею любить, и притом то, что близко и реально, но только одного человека на свете я любил неизменно и без разочарования — это тебя, Лотарь! Ты один не обманывал меня и оставался всегда одним и тем же и в жизни, и в смерти… Да, да!.. Мы ведь с тобой часто смотрели в лицо смерти. Тем, кем ты был для меня и кем продолжаешь быть, не может быть ни одна женщина, никогда!

— Льстец! — проговорил Лотарь, но по его тону было слышно, как он тронут этим признанием.

— Бог свидетель, это не лесть! — горячо вырвалось у Рейнгарда. — Это сущая правда.

— Я знаю, мой мальчик! — тепло сказал Зоннек. — А что ты для меня — об этом я и говорить не стану. И все-таки нам надо приучаться обходиться друг без друга. Ты знаешь, какой ультиматум поставил мне Бертрам? Он тебе скажет…

— Да вот он и сам!

Действительно, дверь отворилась, и на пороге появился доктор.

— Извините, что я помешал вам, — произнес он, — но первые минуты свидания прошли, и мне тоже хочется приветствовать нашего африканца. Добро пожаловать, Эрвальд!

Рейнгард сердечно пожал его руку и спросил с некоторым удивлением:

— Откуда же вы узнали, что я здесь? Я ведь пробрался инкогнито.

— У нас никто не войдет и не выйдет инкогнито; этого не допустят мои мальчики. Цвет вашего лица выдал вас. Старший твердо заявил, что пришел африканский дядя, и его описание оказалось подходящим к вашей внешности. Еще раз добро пожаловать! Жена очень рада дорогому гостю, который некогда сыграл роль духа-покровителя в истории нашей любви и страданий.

— Не пощадив бедной Ульрики Мальнер, — засмеялся Эрвальд. — Я думаю, она так и не простила мне. Она еще жива?

— Здравствует и даже скоро явится сюда собственной персоной. Но как вы находите господина Зоннека? Не правда ли, очень поправился?

— Просто помолодел! Кронсбергские воды сделали чудо.

Губы Бертрама дрогнули от прежней веселой, насмешливой улыбки.

— Наши воды превосходны, это — установленный факт, но я сомневаюсь, чтобы они были повинны в этом «помолодении». На это найдутся другие причины… Ах, — перебил он сам себя, заметив, что Зоннек делает ему знаки, — он еще не знает? Так я не буду портить вам удовольствие.

— Чего я не знаю? — спросил ничего не подозревающий Рейнгард.

— Великой новости, которой от роду всего неделя. Вы были это время в дороге и еще не успели узнать ее. Однако я не стану забегать вперед. Да, господин Зоннек! Сегодня я еще до рассвета ездил в Бурггейм; за мной приходил Бастиан. У профессора опять был сильный припадок.

— Ему очень плохо? — озабоченно спросил Зоннек.

— Нет, в настоящую минуту опасность миновала. У Гельмрейха удивительно цепкая натура, и он всегда справляется с этими припадками. Что его положение безнадежно, я уже говорил вам, но он может протянуть до осени.

— Надо будет сходить в Бурггейм еще до полудня, — сказал Зоннек.