Мираж - [42]

— Ни за что на свете! — сердито перебил его Осмар. — Чтобы дать новую пищу этой несчастной страсти? Зоннек, я рассчитываю на вашу дружбу; ведь остался всего один день, а потом вы уедете; позаботьтесь, чтобы Эрвальд не выкинул какой-нибудь штуки.

— Он ничего не выкинет, за это я вам ручаюсь, — резко ответил Зоннек. — Вы не знаете этого человека, Осмар! Если бы он был тем, кем вы его считаете, то еще в Каире заручился бы словом Зинаиды; ему стоило только пожелать, и — откровенно говорю вам — теперь, если только он захочет, она открыто объявит себя его невестой наперекор вам и всему свету. Успокойтесь, он больше не хочет, и после того, что произошло вчера, я вполне с ним согласен.

— Так вы полагаете, что я буду обязан единственно великодушию господина Эрвальда, если не потеряю дочери? — раздраженно проговорил Осмар. — Правда, этот человек буквально околдовал ее, но чары потеряют силу, когда он уедет, и у меня есть наготове средство, чтобы заставить ее забыть это ребячество.

— Вы подразумеваете Марвуда? Вы подали ему надежду?

— Я дал ему слово с оговоркой, что он должен добиться согласия Зинаиды.

— Осмар, не принуждайте дочери к браку! — медленно проговорил Зоннек. — Это плохо кончится.

— Отчего? Марвуд — джентльмен.

— В этом я не сомневаюсь, но он и Зинаида — противоположности, которые никогда не сойдутся. Она будет несчастна с этим ледяным, надменным человеком, не способным понять ее натуру и питающим к ней лишь холодное, вялое, будничное чувство.

— Которое продержится всю жизнь, тогда как так называемая романтическая любовь сгорает быстро, как солома. Зинаида создана для того, чтобы играть блестящую роль в обществе, и я желаю видеть мою дочь на подобающем ей месте. Она преодолеет горе и забудет свою девичью мечту.

— Может быть, но она потребует от жизни не только блеска и богатства, которые для нее не новость, она захочет счастья. Зинаида — не кроткое, мечтательное существо, каким она кажется вам и всем; глубоко в ее душе дремлет страсть, которая может стать для нее гибельной, если она будет связана узами несчастного брака. Еще раз прошу вас, не принуждайте ее! Вы раскаетесь в этом.

— Само собой разумеется, я не собираюсь принуждать дочь, но убежден, что она уступит доводам рассудка, когда стихнет первое горе разлуки. Я тоже знаю эту скрытую страстность в ее характере и еще вчера убедился в ее существовании; потому-то я и считаю необходимым заблаговременно направить ее на спокойный, верный путь. Кто из нас не хоронил юношеской мечты и не был вынужден мириться с жизнью и брать ее такой, какой она есть? И мою дочь я не могу оградить от этого. Я имею в виду только ее счастье. — Консул говорил спокойно и решительно; было ясно, что он не уступит и что власть прежде обожаемой дочери кончилась. — Довольно об этой несчастной истории! — продолжал он, возвращаясь к обычному сердечному тону. — Не будем делать разлуку еще тяжелее. Что бы ни случилось, мы с вами всегда останемся старыми друзьями.

Он протянул Зоннеку руку, и тот пожал ее, но подумал с подавленным вздохом:

«Бедная Зинаида!»

14

В гостинице уже два дня шла ожесточенная война.

Ульрика довольно скоро оправилась от оглушившего ее удара и теперь делала, что могла, чтобы отравить жизнь жениху и невесте. Первая гроза разразилась тотчас по возвращении из Карнака, как только она осталась наедине с невесткой. Ульрика рвала и метала, на все лады доказывая вдове брата, что вторично выходить замуж — с ее стороны преступление. Зельма храбро защищалась потоками слез и не соглашалась взять назад слово, а затем, непосредственно после этой сцены, скрылась под защиту жениха, который самым убедительным образом объяснил своей неприятельнице, что ее власти пришел конец. Ульрика и сама знала это, но рассчитывала на слабохарактерность невестки и на силу долголетней привычки. Однако Зельма, только что узнавшая счастье и любовь, была не настолько безвольной, чтобы допустить тотчас отнять их у себя.

В это чудное, солнечное рождественское утро счастливый жених сидел на террасе с Эльрихом, у которого тоже была превеселая физиономия. Он имел полное основание быть довольным переменой обстоятельств: доктор обращался с ним очень хорошо и защищал его от Ульрики Мальнер, которая постоянно покушалась отомстить перебежчику.

— Зельмы все еще нет, — сказал Бертрам, бросая нетерпеливый взгляд вверх на окна. — Очевидно, ей опять читают проповедь. Если через пять минут ее не будет, я пойду за ней.

— Ее золовка все еще интригует против помолвки, которой не сумела помешать, — заметил Эльрих.

— Если бы это касалось только меня, — засмеялся доктор, — пусть бы забавлялась; все равно это ей не поможет. Но она безбожно мучит мою невесту, так что я должен положить этому конец.

— Как же вы это сделаете?

— Очень просто: мы уедем.

— Вместе с Ульрикой Мальнер?

— Боже избави! Мы сдадим ее на пароход и отправим прямо в Мартинсфельд.

Эльрих с восторгом посмотрел на человека, который планировал такой геройский подвиг и, без сомнения, был в состоянии выполнить его.

— Однако пять минут прошло, я пойду, — сказал Бертрам, но ему не пришлось идти, потому что Зельма наконец появилась в сопровождении золовки.