Мир — Земле - [16]

Настал февраль, его сменил март, а там и апрель. Русские рвались к Берлину, фронт трещал по всем швам. Командование более не пыталось скрыть от армии и народа близость развязки. А на борту "Короля Фридриха II" текла своя особая жизнь. Там не было ни паники, ни сомнений, ни метаний. Люди были бодры и спокойны. Спокойны, как спокоен тот, кто сидит в тепле за надежной стеной, а на улице ночь, и беснуется буря, и холод пронзает одиноко бредущего путника, и ветер со злобным свистом срывает с него одежду. Новый линкор всем виделся такой надежной стеной, под прикрытием которой не страшны никакие превратности военной судьбы. Непобедимый, неодолимый, непотопляемый. Чудо техники. Шедевр военной мысли. Высший взлет германского гения.

Чего тогда ждал экипаж? Может, советских патрульных катеров? Они не замедлят вот-вот появиться. Берлин должен пасть со дня на день. Может быть даже, он пал вчера или сегодня — об этом не знали, потому что по радио не передали обычного вечернего бюллетеня о военных действиях.

В один из тех дней корабль покинули все гражданские лица-инженеры, техники, рабочие. Прошло еще немного времени, и воздух над трубами начал подрагивать — верный признак того, что включились топки. То был великий миг.

Противоречивые чувства обуревали оставшихся на борту. Войне конец — они это понимали. Конец трудной, кровавой, мучительно долгой войне. Наставший мир благословен и желанен, хоть и оплачен ценой позорного разгрома и тяжкого разорения. Все! Войны больше нет. Хочешь — сходи на берег и бреди в свой опустелый холодный дом. Можно! Теперь можно все. Но как оставить, как бросить гигантский корабль, в который вложено столько сил, души, мечтаний, надежд? Как уйти просто так, не сделав ни единого выстрела из его чудо-орудий?

И тогда командир корабля, капитан первого ранга Руперт Георг, приказал собрать экипаж. По звуку трубы на юте выстроились все матросы и офицеры. Руперт Георг стоял перед строем, напряженно вглядываясь в лица. Был он высок, светлоглаз, породист лицом и телом. В юности капитан был пылок, застенчив и чувствителен, как девушка. Стыдясь своих чувств и стремясь изжить их в себе, он с годами выработал железную, неколебимую волю.

— Офицеры, унтер-офицеры, матросы! — обратился к экипажу командир нарочито сдержанно. — Мне предстоит сообщить вам печальные вести. Буду по возможности краток.

В настоящее время германские вооруженные силы — сухопутные, морские и воздушные — прекращают боевые действия и складывают оружие. Впрочем, думаю, вы и сами догадываетесь об этом. Сегодня будет подписан акт о капитуляции. Все без исключения военнослужащие рейха обязаны подчиняться этому документу.

Он замолчал, пытливо вглядываясь в лица стоящих перед ним людей, точно стараясь проникнуть в их души.

— Но нам уготована иная судьба, — голос капитана прозвучал мягче и одновременно торжественней. — Я получил секретный приказ верховного командования. Согласно приказу, линкор "Король Фридрих II" освобождается от обязанности выполнять условия капитуляции. Этот приказ имеется у меня на руках и в самое ближайшее время будет вывешен для всеобщего обозрения. Каждый из вас сможет с ним ознакомиться. После краткой паузы капитан Руперт Георг продолжал уже более деловым тоном.

— Итак, линкор "Король Фридрих II" отплывает сегодня вечером. Пункт назначения будет сообщен позднее. В то время как землю нашей Родины, — тут голос его дрогнул, — будут попирать сапоги вражеских солдат, наш корабль останется последней пядью земли несломленной и непокорившейся Германии. Цитаделью свободы, оплотом независимости. Мы не станем наносить удары по противнику, но будем бдительны и готовы к бою. Повторяю: наш корабль — последняя пядь родной и свободной земли.

Нас ждет тернистый путь, полный тяжких трудов и суровых лишений. — Слова командира звучали сурово и проникновенно. — Я не в праве скрывать от вас правду. Нам предстоят месяцы, а возможно, и годы одиночества и беспримерных испытаний. Быть может, смерть. Но смерть почетная, героическая смерть! — Руперт Георг едва справлялся с волнением. — Ибо именно нам доверено поднять и нести вперед поверженное и поруганное знамя Отчизны. Быть может, нам придется принять последний бой. В этом бою мы погибнем, но смерть наша будет сладка и упоительна, она покроет нас неувядаемой славой.

Он ненадолго замолчал, а потом продолжил:

— Вместе с тем я не вправе решать за вас. Каждый волен сам распоряжаться своей судьбой. Кто в сердце своем уже закончил войну, сегодня же вечером может сойти на берег и разделить плачевную участь тысяч и тысяч наших соотечественников. Я слагаю с вас воинский долг. По-человечески это вполне понятно. — В голосе капитана неожиданно проступили мягкие нотки. — В конце концов жертвовать жизнью доступно не каждому. Кроме того, у многих из вас есть семьи, близкие… Я никого не неволю и никого не осуждаю. Скажу лишь одно: я остаюсь.

Те, кто решит последовать за мной, знайте: не в далекую тихую гавань, где царят счастье и безмятежный покой, держим мы свой курс. Путь наш будет труден и тернист, а конец его неведом. Одиночество и лишения, разлука с близкими и неуверенность в завтрашнем дне вот что будет сопутствовать нам долгие месяцы и, быть может, годы. Готовы ли вы принести столь безмерную жертву свободе? Спросите себя. Прислушайтесь к голосу сердца, к голосу своей совести, своей души. Что до меня лично, то я решил и решение мое неколебимо.