Мир — Земле - [14]

Регюлюс на глазок прикинул длину углубления: метров пятьсот, не меньше. Он попытался оценить глубину, ширину. Присмотревшись к металлическим обломкам, отчетливо различил кусок рельса, сломанный подъемный кран, понтоны, балки, металлические листы. У самых его ног из-под земли высовывалась гильза снаряда. На бывшего капитана словно повеяло полузабытым, но родным духом военного корабля: смесью мазута, свежей краски, раскаленного металла, матросского пота.

Так вот оно какое — "специальное подразделение 9000". Здесь хотели построить боевой корабль невиданных размеров. Впрочем, почему — хотели? Здесь его и построили, спустили на воду, благословили на неведомое дальнее плавание. Теперь о чудо-корабле никто не знает, поскольку знавшие о нем свято хранят его тайну. Если только они живы, знавшие… Если не погребены все до единого в недрах земли или в океанской пучине.

Регюлюс долго бродил по заброшенной верфи. Находил ржавые обрывки колючей проволоки, набрел на остатки той самой стены, что некогда огораживала строительство. Вот тут работали те, кто составлял секретное "специальное подразделение 9000". В этих времянках жили они долгие месяцы, а может, гиды, отгороженные от всего мира, от его горестей и надежд. Они не знали, что творится по ту сторону стены, но и там, во внешнем мире, вряд ли представляли, что творится за кирпичной стеной и колючей проволокой. Высшие чины военно-морского ведомства, в свое время давшие распоряжение о создании базы, никогда не навещали свое детище.

Да, когда-то тут кипела работа, а теперь лишь безжизненно серела каменистая пустыня. В самой ее середине, у моря, зияло пустотой то место, где некогда стоял чудо-корабль, а ныне мрачным знаком раззора и упадка кружило крикливое воронье. Надо всем свинцово серело балтийское небо, и ветер злобно гнал к холодному горизонту рваные, неопрятные тучи. Они обреченно бежали в промозглую даль, где никто не живет, где негде согреться и отдохнуть.

Завеса тайны слегка приподнялась над "специальным подразделением 9000". Это вселило надежду и вдохновило бывшего капитана на новые поиски. Регюлюс был тверд и преисполнен решимости искать, чего бы ему не стоило. Если для разгадки мучившей его тайны понадобится вся оставшаяся жизнь, — он не остановится, не постоит за ценой… Шел март сорок шестого года.

Однако длительные усилия и жертвы оказались не нужны. Тайна, страшная, мрачная тайна раскрылась почти сама собой.

Как-то в одной гамбургской газете, в отделе уголовной хроники, Регюлюс наткнулся на коротенькую заметку из Киля. В городском парке был найден истекающий кровью человек, пытавшийся покончить с собой. В руке он держал пистолет, которым и нанес себе тяжелую рану в голову. Как выяснилось, самоубийца — бывший унтер-офицер военно-морского флота по имени Вильгельм Унтермайер. После войны был интернирован в Латинскую Америку, незадолго до трагического происшествия вернулся домой. Причины самоубийства не установлены.

Разумеется, это Вилли Унтермайер! Тот самый, с кем Регюлюс многие годы просидел бок о бок в военно-морском министерстве. Даже был его начальником… Потом Унтермайер исчез по секретному предписанию, был якобы направлен в "специальное подразделение 9000".

Регюлюс не мешкая отправился в Киль, в больницу. Унтермайер был еще жив. Лицо его едва просматривалось сквозь бинты. Больной говорил, говорил, почти безостановочно. Слушать его бред окружающим было невыносимо тяжко. Время от времени ему делали уколы, и тогда он забывался глубоким сном. Ранение тяжелое, сказали Регюлюсу врачи, положение больного безнадежное, вряд ли он выживет.

Регюлюс решил навестить родных Унтермайера. Но ни жена, ни отец не могли толком объяснить, что произошло. Пошел второй месяц, как Вилли вернулся домой. Он очень переменился-и прежде нелюдимый, совсем замкнулся в себе, все время молчал, сторонился людей. В разговоры ни с кем не вступал, о прошлом не рассказывал. Сказал только, что служил на военном судне, которое в конце войны было затоплено экипажем. Его, Унтермайера, интернировали и отправили в Аргентину. Там он и жил себе потихоньку, покуда его не репатриировали. А вот что это было за судно, откуда оно взялось и где затонуло — об этом он никому не сказал ни слова. И вот что еще непонятно. По возвращении на родину Унтермайер и не подумал написать Регюлюсу или вообще как-то сообщить о себе. А ведь знал, что капитану небезразлична его судьба. Жена как-то сказала: "Что ж ты не напишешь капитану? Он ведь искал тебя, беспокоился, специально приезжал к нам в город. Он будет рад, что ты вернулся". "Да-да, надо написать", — кивнул Вилли. Однако так ничего и не написал.

Узнал ли Унтермайер своего бывшего начальника, когда тот вошел в больничную палату? Как знать… Регюлюс, во всяком случае, в этом не уверен. Меж тем на вопросы он отвечал, причем довольно внятно и как будто осмысленно. Впрочем, вопросов было немного: врачи запретили Регюлюсу беспокоить больного. Унтермайер больше говорил сам. Казалось, выстрел в парке пробил в нем какую-то внутреннюю плотину, и слова бесконтрольно хлынули из него. Наружу выплескивалось то, что годами копилось под спудом, что жгло и томило, что мучило и не давало жить.