Мир за гранью войны - [94]

Тут ход мыслей Гейдриха внезапно сменил направление, а губы сами собой скривились в сардонической усмешке, придав его мрачному лицу особенно зловещее выражение. Неизвестно из каких соображений исходило советское командование, отдавая приказ на разрушение центра города, но этим оно оказало новым хозяевам Украины немалую услугу. "Министерство правды" под руководством неутомимого Геббельса извлекло из этого события ощутимую пользу. Симпатии жителей Киева и всей остальной Украины качнулись в сторону немцев. Пусть ненамного, но все-таки качнулись. А еще при "новом порядке" вновь открылись церкви. И вот здесь уже достигнутый морально-психологический эффект был весьма существенен. Это было тем более приятно, что такая мера ничего не стоила Германии!

А сейчас Вехтер выбивает на этом дополнительные бонусы, развернув некое подобие работ по реставрации местной святыни — Михайловского Златоверхого собора. Пока что там больше шуму, чем дела, но кто знает… Когда ставки так высоки любая мелочь имеет значения. Тут пригодятся и охранные дивизии из украинцев и прибалтов и даже строительные леса в центре Киева. Любая помощь будет не лишней. А если не все хотят помогать, так пусть хотя бы не мешают. Проблемы надо решать постепенно. Вот, например, проблему еврейского населения восточных территорий уже решили — к вящему удовольствию фюрера. Как раз перед отправкой в свою инспекторскую поездку, Гейдрих лично докладывал вождю о ликвидации последних гетто и временных концентрационных лагерей на восточных территориях — здесь ведь не Европа, можно не церемониться. Да и помощников оказалось неожиданно много, особенно в Прибалтике…

Теперь настал черед партизан. И если для закрытия этого вопроса нужно в чем-то потрафить местным националистам — пусть будет так. Сейчас Германии нужно спокойствие на новых территориях, нужны марганец и железо, нефть и зерно. Для этого не жалко дать некоторые привилегии тем, кто готов сотрудничать. Их время придет потом, когда удастся окончательно добить красного колосса — ждать осталось совсем недолго.

* * *

Ждать действительно оставалось недолго. Это Ганс понял, едва прибыв в Харьков. Весь харьковский железнодорожный узел был буквально забит эшелонами, а сам город наводнен военными самых разных мастей от интендантов и писарей до танкистов и саперов-штурмовиков. И весь этот людской водоворот буквально вопил каждым своим движением: скоро наступление! Видимо это понимал не только Ганс — подошедший к нему гауптшарфюрер Эмиль Баллак кивнул на сплошные ряды вагонов и платформ, забившие все пути на Основе — главной товарной станции Харькова:

— Ну и скопище! Кажется, latrinenparole[88] на сей раз не соврали — будет наступление. Что думаешь, командир? — Ганс помимо воли расплылся в улыбке — естественная реакция организма на присутствие рядом старшего унтера роты.

Нойнер мог с полным основанием считать себя ветераном дивизии. Он служил в "Тотенкопф" с момента ее формирования в далеком 39 г — не малый срок, особенно во время войны. И всё время, пока он служил в мотоциклетной роте разведбата, вначале младшим офицером, а затем и командиром, старшим унтером роты бессменно являлся Клинсманн. Менялись командиры и взводные, приходили и уходили солдаты и унтера, но гауптшарфюрер Куно Клинсманн был неизменен как математическая константа. Он настолько въелся в ротный быт, что представить себе кого-то другого на его месте было просто немыслимо. Куно стал своеобразным ротным страховым полисом: если какая-то задача не имела решения — ее надо было поручить гауптшарфюреру, и можно было не сомневаться, что молчаливый мордоворот найдет выход. Именно таким по глубокому убеждению Ганса и должен был быть ротный унтер — здоровым как бык, надежным как скала и невозмутимым как бронзовый истукан. Поэтому когда в первый день его пребывания в Фаллингбостеле мелкий суетливый тип с медно-рыжей шевелюрой, веселыми серыми глазами и добродушной, слегка забавной курносой физиономией представился ему старшим унтер-офицером третьей противотанковой роты противотанкового дивизиона "Тотенкопф", Нойнер счел это каким-то недоразумением. Вот так он с тех пор и относился к Эмилю — как к явному недоразумению. И надо сказать, что сам Баллак немало сделал для укрепления этого мнения о своей персоне.

Взять хотя бы то, что этот нетипичный унтер и в СС то попал практически случайно. То есть принцип добровольности как бы был соблюден, но фактически Эмиль просто искал применение своим техническим способностям, в связи с чем и подался в тяжелые годы великой депрессии в автомобильные части СА[89]. А после падения СА в 34 г, перешел в СС став вначале техником, а потом и инструктором по вождению. Так он и кочевал по различным техническим подразделениям, пока не очутился в противотанковой школе в Бенешау. Вот тут-то судьба, в лице кадрового отдела, и выкинула свой очередной фортель, благодаря которому Эмиль, не имевший ни боевого опыта, ни гренадерской стати, оказался зачислен в группу маршевого пополнения, направляемого из школы в противотанковый дивизион "Тотенкопф".

Оказавшись среди отборных головорезов, сплошь покрытых полученными в боях шрамами и увешанных заслуженными в тех же боях наградами, Баллак, имевший из наград только значок за отличное вождение, а из ранений только пару отбитых молотком во время возни в гараже ногтей, несколько растерялся. Одно дело обучать премудростям обращения с техникой старательных новобранцев и совсем другое — командовать тертыми фронтовыми волками. Тот факт, что Эмиль был на полголовы ниже и заметно уже в плечах даже самых "хилых" из оказавшихся в его роте гренадер, тоже не добавлял ему уверенности. И ладно бы его определили в транспортную колонну снабжения или ремонтную роту, так нет же — извольте командовать самоходчиками. Ну, вот как можно командовать здоровенными сорвиголовами, которые даже танки превращают в металлолом?!