— Да, господин. Именно я пишу все письма для госпожи.
— Если ты сам можешь писать, зачем же носить письма других? Ну, ладно, полагаю, ты пользуешься ее доверием, не так ли?
Жарвина истово закивала.
— Тайна, поверенная другому, перестает быть тайной, и вот еще одно подтверждение этой пословицы. Ладно, пошли!
При свете двух светильников, наполненных, судя по запаху, рыбьим жиром плохого качества, Нижару, не прибегая к помощи ординарца, перевернул вверх дном содержимое шатра. Очистив два окованных медью деревянных сундука, он приступил к третьему. Белье с походной парусиновой раскладушки валялось на полу, дюжины мешочков и пакетов были распотрошены и их содержимое разбросано.
Нижару пришел в ярость, когда сотник поднял полог шатра, и заорал, чтобы его не беспокоили. Но Жарвина с одного взгляда уяснила положение и ясным твердым голосом произнесла:
— Интересно, не свиток ли вы ищете.
Повернув лицо так, что на него пал свет, Нижару застыл. Это был самый светловолосый человек, какого когда-либо видела Жарвина: у него были волосы цвета отбеленной шерсти, а глаза напоминали клочки летнего неба. Под носом, острым, как птичий клюв, губы обрамляли ухоженные ровные зубы с единственным изъяном в виде сломанного верхнего правого клыка. Командор был худощав и, судя по всему, очень силен, так как он держал сундук, весивший фунтов сто, а его мышцы при этом едва вздулись.
— Свиток? — тихо сказал он, опуская сундук. — Какой свиток?
Жарвина едва могла говорить. Ей показалось, у нее вот-вот замрет сердце. Окружающий мир закачался. Ей пришлось обирать все силы, чтобы сохранить равновесие. Где-то вдалеке она услышала слова сотника: «Нам он не упоминал ни о каком свитке!»
И поразительно — девушка снова обрела дар речи.
— Это правда, командор, — сказала она. — Мне пришлось солгать этим людям, чтобы они не убили меня прежде, чем я попаду к вам. Извините.
Тем временем она мысленно благодарила сеть осведомителей, настолько хорошо снабжающих Мелилота информацией, что ложь прозвучала правдоподобно даже для этих чужеземцев.
— Мне показалось, сегодня утром вы обронили свиток?
Нижару колебался лишь мгновение.
— Вон! Оставьте мальчишку здесь!
Мальчишку! О чудо! Если бы Жарвина верила в какое-либо божество, она сделала бы жертвоприношение в знак признательности. Ибо эти слова означали, что командор не узнал ее.
С пересохшим ртом, влажными ладонями и звоном в ушах девушка подождала, пока ошеломленный сотник и воин покинут шатер. Захлопнув крышку сундука, который он собирался было перевернуть, Нижару уселся на него и сказал:
— Теперь говори. И будет лучше, если твое объяснение окажется хорошим.
Оно оказалось превосходным. Мелилот с особым тщанием составил его и заставил Жарвину десяток раз повторить. Обрамленное толикой правды, оно звучало правдоподобно.
Общеизвестно, что Ай-Гофлан брал взятки. (Как, впрочем и, любой другой стражник, который мог быть полезен любому человеку богаче его). Поэтому Мелилот — лояльнейший и законопослушный гражданин, который, как клятвенно подтвердят все знающие его, во всеуслышание приветствовал назначение Принца новым губернатором и выражал надежду на переустройство городских порядков — так вот, Мелилот предположил, что, возможно, происшедшее является частью плана. Трудно предположить, что высокопоставленный начальник имперских войск так небрежно станет обращаться — это очевидно — с документом особой важности.
— Никогда, — пробормотал Нижару, но на верхней губе у него выступил пот.
Главное не промахнуться. Все зависело от того, хотел ли командор сохранить в тайне само существование свитка. Теперь, зная, что документ находится у Ай-Гофлана, он мог созвать своих людей, двинуться в казармы стражи и обыскать их от подвала до чердака, ибо — по крайней мере, судя по рассказанному Жарвиной — Ай-Гофлан был слишком осторожен, чтобы оставить свиток на ночь под присмотром какого-то писца. Он якобы обещал вернуться в следующий свободный от дежурства день, послезавтра или позже, в зависимости от того, с кем из товарищей он сможет поменяться.
Мелилот рассудил, что раз свиток настолько важен, что Нижару держал его при себе даже в обычном инспекторском обходе, значит он сугубо личный. Судя по всему, писец оказался прав. Нижару выслушал предложенный ему план с большим вниманием и периодически кивал головой.
Мелилот предлагал дать ложный перевод, с тем, чтобы побудить Ай-Гофлана предпринять какие-то действия, за которые Нижару легко сможет арестовать его, и никто не узнает, что документ, который по праву должен принадлежать командору, временно находился в руках капитана стражников. Пусть господин Нижару только определит конкретные условия, и можно будет считать, что дело сделано.
Когда Жарвина — которую Нижару по-прежнему считал мальчиком, чему она была несказанно рада — закончила говорить, командор надолго задумался. Затем он начал улыбаться, хотя улыбка так и не достигла его глаз, и в четких твердых выражениях объяснил свои условия участия в деле, предложенном Мелилотом. Свои слова он завершил вручением Жарвине двух золотых монет неизвестного ей образца и обещанием надрать ему (ей) задницу, если обе они не попадут в руки Мелилоту, а также крупной серебряной монетой, имевшей хождение в Илсиге, для него самого.
