Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом - [80]
— Впечатляет, — промолвил Бай Дан.
— Тебе с ними не тягаться.
— Ничего, я люблю женщин, которые могут меня чему-то научить.
Весь остаток дня я ломал голову над проблемой, как бы мне познакомиться с этой девушкой. После того как я успел придумать до сотни разных ситуаций и сочинить до тысячи изысканных обращений, Бай Дан вечером покинул меня перед входом в ресторан и проследовал к креслам, где обе дамы пили аперитив. Подошел просто так, безо всякого, что-то сказал, они о чем-то поговорили, потом он вернулся ко мне и сказал:
— Идем, я тебя представлю.
Немного спустя мы все четверо уже сидели за общим столиком и изучали меню. Крестный и бабуля — это и в самом деле оказались бабушка и внучка — принимали оживленное участие в беседе. Она заплела в косу свои седые волосы. Лицо ее напоминало берег, по которому, словно прибой, уже прокатилось много разных историй, оставив по себе всевозможные дары моря. В течение всего ужина старики наслаждались жизнью, тогда как мы с девушкой только нагоняли друг на друга робость. Время от времени один из старших пытался втянуть нас в разговор, но наши односложные ответы словно уходили в песок. Когда подали главное блюдо, Бай Дан рассказал про Умеева-младшего. Добравшись до истории с красками, которыми мальчик должен был расцвечивать свое море, он стал многословнее.
Итак, у мальчика больше не было синей краски, вот он и начал пускать в ход другие, как бы догадавшись, что море не всегда сияет лазурной синевой. Что оно может быть и зеленым ближе к берегу или в месте впадения рек, коричневатым возле рифов и даже черным, а там, где дно илистое, — серым. Меловые берега осветляют его, скопление кораллов на дне делает его светло-зеленым, а множество мелких морских животных и растений — оливковым, красноватым или желтоватым. Ночью море может приобрести молочную белизну и даже светиться. Морские животные светятся, одни — бесцветно, другие красновато, третьи — синевато, желтовато, зеленовато. Одни светятся постоянно, другие лишь тогда, когда двигаются их мускулы. А если совсем тепло, море вообще может стать прозрачным, и это прекраснее всего, свет, будто грабли, тысячей зубцов проникает в него и заливает таким сиянием верхние пятьдесят метров, что можно сверху разглядеть стаи и слои живой жизни.
Бабушка зачарованно внимала. Бай Дан говорил о море, как о своем лучшем друге. После кофе он пригласил бабушку прогуляться по палубе. А вы чем займетесь? Оба уже встали с мест, их взгляды — строго и нетерпеливо — призывали нас наконец-то хоть что-нибудь предпринять. Я предложил партию в бильярд. Бай Дан помог бабушке надеть вязаный жилет, она вцепилась в предложенную им руку.
По части бильярда мы имели некоторое представление, а именно мы знали, каким концом кия следует толкать шар. Если нам и удавалось попасть в лузу, то лишь случайно, и ни одного раза — в намеченную. Это мы так расслаблялись. На ней было платье до колен и без рукавов. Мы улыбнулись друг другу. Раз. И еще раз. И соприкоснулись, случайно, чуть-чуть. Посмеялись над промахами и над шарами, которые все падали на пол. Еще на ней были сандалии, напомнившие мне фильмы из римской жизни, ремешки над подъемом и щиколоткой, а выше — путы, обмотанные вокруг голени. Еще мы разговаривали. В какой-то момент она задорно глянула мне в глаза и сказала: «А ты, оказывается, философ». Я поцеловал ее в щеку. Еле коснувшись. Она сказала, что могла бы выйти замуж только на морском берегу, а другого места себе просто не представляет. И мы пошли на палубу, мы разговаривали, сверху вниз смотрели на море, на гребни и долины волн при едва заметном прибое. Мы были одни-одинешеньки на всей палубе. Море отличалось от неба лишь оттенком серого цвета. Я обнаружил родинку у нее на мочке уха. Мы сели в шезлонги. Я так развернул свой шезлонг, чтобы можно было положить голову к ней на колени. Она взъерошила мои волосы. Мы разговаривали. Разговаривали и разговаривали. Мне пришел на ум Бай Дан. Бабушка в разговоре упоминала, что у нее отдельная каюта, так как она сильно храпит. «Я тоже храплю, — ответил на это Бай Дан, — но мальчик спит очень крепко».
— Я думаю, что после прогулки они по всей форме попрощались друг с другом и пошли спать.
— Я тоже так думаю.
Мы помолчали. Я закрыл глаза. Ее пальцы бегали по моим вискам. Подняв руки, чтобы обнять шею девушки, я слегка задел ее грудь. Она воспротивилась со смехом и пригрозила мне. Отлучением и ссылкой. Я открыл глаза. Ночь успела измениться. Под легким дыханием рассвета. Мы приветствовали зарождение дня, устало вытянувшись. Чело неба просветлело и сбросило темное покрывало с моря, которое вздымалось и опадало, как грудь спящего. Задул ветер. Море проснулось, растеклось по небу и напоило воздух, морская пена уплывала с облаками. Первые лучи — и мы решили принять холодный душ. «Пойдем ко мне, — сказала она, — чтоб не будить твоего крестного». Под душ я встал первым, а когда вышел, она спала поперек кровати. Я накрыл ее одеялом и вышел.
Затем я бесшумно отворил дверь нашей каюты. Занавески пропускали в нее лишь слабый свет, но и этого было достаточно, чтобы понять: койка Бай Дана пуста. Постельное белье не смято и симметрично сложено, как это делает наша горничная. Нет, Бай Дан этой ночью здесь явно не появлялся.
Роман вдохновлен жизнью и трудами Ричарда Френсиса Бёртона (1821–1890), секретного агента, первого британца совершившего хадж в Мекку, переводчика Кама-Сутры и “Тысячи и одной ночи”, исследователя истоков Нила и жизнеустройства американских мормонов.Действие детально следует за биографией его молодых лет, а порой сильно удаляется от дошедших свидетельств, домысливая увлекательную историю жизни главного героя — “образцового британца конца XIX в.”, с особой элегантностью офицера-разведчика, героя-любовника и “возлюбленного истины” несшего бремя белого человека сквозь джунгли Индии, пески Аравии и дебри Африки.
Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего. В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
Благополучная и, казалось бы, вполне состоявшаяся тридцатипятилетняя женщина даже вообразить не могла, что однажды с ней произойдет невероятное: половина ее «я» переселится в случайно встреченного юношу и заживет своей жизнью — той, в которой отказала себе героиня в силу строгого воспитания и природного благоразумия…
Тадеуш Ружевич — особое явление в современно» польской литературе, ее гордость и слава. Едва ли не в каждом его произведении, независимо от жанра, сочетаются вещи, казалось бы, плохо сочетаемые: нарочитая обыденность стиля и экспериментаторство, эмоциональность и философичность, боль за человека и неприкрытая ирония в описании человеческих поступков.В России Ружевича знают куда меньше, чем он того заслуживает, в последний раз его проза выходила по-русски более четверти века назад. Настоящее издание частично восполняет этот пробел.
Мари-Сисси Лабреш — одна из самых ярких «сверхновых звезд» современной канадской литературы. «Пограничная зона», первый роман писательницы, вышел в 2000 году и стал настоящим потрясением. Это история молодой женщины, которая преодолевает комплексы и травмы несчастливого детства и ищет забвения в алкоголе и сексе. Роман написан в форме монолога — горячего, искреннего, без единой фальшивой ноты.В оформлении использован фрагмент картины Павла Попова «Летний день, который изменил жизнь Джулии».
УДК 821.112.2ББК 84(4Шва) В42Книга издана при поддержке Швейцарского фонда культурыPRO HELVETIAВидмер У.Любовник моей матери: Роман / Урс Видмер; Пер. с нем. О. Асписовой. — М.: Текст, 2004. — 158 с.ISBN 5-7516-0406-7Впервые в России выходит книга Урса Видмера (р. 1938), которого критика называет преемником традиций Ф. Дюрренматта и М. Фриша и причисляет к самым ярким современным швейцарским авторам. Это история безоглядной и безответной любви женщины к знаменитому музыканту, рассказанная ее сыном с подчеркнутой отстраненностью, почти равнодушием, что делает трагедию еще пронзительней.Роман «Любовник моей матери» — это история немой всепоглощающей страсти, которую на протяжении всей жизни испытывает женщина к человеку, холодному до жестокости и равнодушному ко всему, кроме музыки.