Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом - [37]

УБЕЖИЩЕ. И скажу я вам, когда к вам заявится некто заблудший, не отвергайте его, примите его, попотчуйте, разрешите приобщиться к теплу вашего очага и вашего сердца… когда беглец среди пустыни натыкается на пустынника, он просит у него прощения, он говорит: не посетуй, что я нарушил твой порядок. И слышит в ответ: мой порядок повелевает мне принять тебя с миром… кто беглецом являлся к ним, тому никто не причинил вреда… защиту должно предоставлять обиженным и угнетенным, сосланным и униженным, беглым рабам и совершившим побег преступникам, справедливо обвиненным и неправедно обвиняемым, девушкам, которых принуждают к браку, и крестьянам, которых гонят на барщину.

Таков закон с самых незапамятных времен, таков порядок. И Бог лишь тогда поистине всемогущ, когда Он может предоставить защиту. А сильным мира сего надлежит хранить святость, которая превыше требований мести, кары и возмещения. Об этом твердят не одни лишь скрижали, об этом твердят и поэты. Кто пространствовал десять лет, тот может поведать, что именно помощь, оказываемая угнетенному, отличает цивилизованных людей от варваров. И кто любит Рим превыше всего, тот не устанет говорить о самом славном проявлении человечности. Право на убежище, надежный приют есть последний источник надежды для тех, кто утратил всякую веру в справедливость. Убежище свидетельствует ныне и присно: можно жить и после поражения.

Его деяния известны повсюду и признаны повсеместно. Беглец прослышал, как надлежит оформлять прошение: порой он диктует чиновнику текст для равнодушной клавиатуры, порой спасается бегством в священные места или хватается за рога у алтаря, порой падает ниц, обнимая колени чужеземца, садится в золу очага, целует руку повелителя, порой наносит небольшой ущерб собственности принимающего, чтобы оказаться перед ним в некотором долгу и тем упрочить отношения на будущее.

С незапамятных времен эту заповедь чтут. И ею же пренебрегают. Даже когда проклятие грозит твоему собственному роду. В защите отказывают, защиты лишают, молящих отвергают либо выдают. Святотатцы попирают табу, топчут ногами священные правила, перешагивая порог храма, дабы выволочь наружу гонимого и убить его, дабы выманить обманом или подвергнуть осаде, пока он сам не умрет голодной смертью. А если кто презирает чужое божество, тот подносит горящий фитиль к языческому храму и сжигает его вместе с укрывшимися в нем беглецами. Во все времена находятся люди, которые подрывают стены взаимной помощи, дабы приумножить свою власть и свое богатство.

Времена меняются, хоть и остаются неизменными. Принятых не метят более клеймом на лбу. Просто им надлежит при проверке документов доказать наличие визы. И еще овладеть иностранным языком: разрешение, дозволение, санкция, приятие, снисхождение, допущение. Они должны уметь безошибочно склонять эти слова, чтобы полицейской машиной, поездом или самолетом их не вернули в страну, где они потерпели фиаско.

Но сердце — оно порой тотем, а порой параграф, и кому, скажите, придется по вкусу приютить у себя беспокойство в эпоху, когда гражданские права подвергаются проверке на надежность. Стопроцентную надежность. Этот чужак, он не просто несет с собой распад, он его воплощает, перед нами распавшаяся жизнь, причем никто не знает, удастся ли снова собрать ее из кусочков, и если да, то где. Готовящийся принять встает, и четыре его стены встают вместе с ним. Он задается вопросом, который весьма его тревожит: а какие следы будут привнесены в его дом? После чего он запирает свою дверь.

Иво Шикагото. Hav not bin tu Amerika, bat sun going der[24]. Иво сидит по-турецки на газоне, вырывает травинки и жует их. Часами. Продергивает сочные зеленые стебельки сквозь щель между зубами. День утопает в разговорах. Иво сплевывает. Дайте мне только месяц-другой сроку, чтоб освоиться, тогда милости прошу всех вас ко мне, я вам тогда все покажу. Иво ждет, когда двоюродный брат пришлет ему аффидевит. У брата дом на берегу Лейк-Мичиган, он там у них уважаемый человек, его полгорода знает. Только пустячная бумажка отделяет Иво Шикагото от небоскребов. А вы знаете, что верхушка у этих небоскребов раскачивается, из стороны в сторону, на несколько метров, а внизу лавки со всякими товарами, каких вы и во сне не видели, а стоянки у них огромные, потому что в таких небоскребах работают тысячи людей, и, когда ты сидишь наверху, скажем, на сороковом этаже, тебе сверху виден весь город, будто он принадлежит тебе. Еще чуть-чуть потерпеть — и Иво полетит в страну блюзов. Это столица, это их настоящая столица, там начинали все великие люди, в баре можно услышать новости, о которых завтра узнает весь мир, и каждый второй из них маленький Satschamo[25], а у негров музыка в крови, как говорит мой брат… Иво отворачивается в сторону и сплевывает… больше они ничего и не умеют, у брата одна черная ходит убираться, так ей даже невозможно вдолбить, как полагается вытирать пыль. Короче, не осталось ничего, что могло бы преградить Иво путь к белому «кадиллаку», вот это машина так машина, рядом с ним любой «мерседес» должен помалкивать в тряпочку, это ж просто дворец на колесах, в нем можно разъезжать целый день и ни капельки не устать, потому как ты даже не почувствуешь, что едешь, да, Стоян, в такой штуке все женщины будут смотреть тебе вслед, ну, ну, без кулаков, я провезу тебя по всем окрестностям, а потом учудим что-нибудь на пару и будем есть большие стеки, только не заказывай ван стек, не то ты меня опозоришь, там заказывают по весу, войдешь, значит, и скажешь ван трипоундовый стек, плиз. И еще ты должен сказать «вел дан», чтоб они знали, что его надо как следует прожарить, потому как сами они любят, чтобы мясо внутри было сырое.