Мир вашему дому - [27]

«Откуда столько граней характера в одном человеке? — думал Федаин, вспоминая сильную, уверенную Елену Максимовну. — В какие времена и кем закладывались будущие черты незаурядности? Импульсивное, страстное развитие нации, распрямлявшейся в борьбе с несметными ордами, собственным рабством, темнотой, и тащившей к дальнему свету всех, кто вовлекался в мощное течение ее жизни? Сила, проницательность, доброта победителя и душевное здоровье крупица за крупицей накапливались прошлыми поколениями, чтоб собраться в характере этой красивой женщины?»

Федаин, подняв лицо к небу, думал о вечности, о тех людях, что будут жить после него в необозримо далеком будущем. Какие мысли и мечты его, Федаина, Ковтуна и Елены Максимовны уйдут в это будущее? Что заинтересовало бы грядущих историков в их жизни, если б она каким-то образом донеслась до них?

…Кто-то вошел в калитку, приблизился, твердо ступая. Тускло блеснули погоны.

— Иди, Игорек, в дом, — голос Ковтуна дрогнул. — Мама очень беспокоится.

— Иду, папа, иду, — офицер прошел мимо Федаина и хлопнул дверью.

Ковтун бросил папиросу под ноги и подошел к Федаину.

— Моя Лена категорична в своих суждениях, — Ковтун взял под руку гостя. — Категоричные люди не бывают правы.

— Дмитрий Сергеевич, — сказал Федаин. — У меня одна к вам просьба — переправьте меня завтра через реку.

— Если послезавтра?

— Будет поздно.

— Сердечные дела?

— Да.

Ковтун полез было за папиросами, но передумал.

— В этих делах всегда не хватает дня или ночи, а то и одной-единственной минуты. — Ковтун, втянувший голову в плечи, напомнил Федаину ночную птицу на пне. — Допустим, опоздал на поезд, и он увез твою долю на край света. Беги, кричи — ничем не поможешь. Быть бы тебе счастливым человеком, однако нет — минутки не хватило.

— Тут не в одном времени дело. Что-то не по себе мне, Дмитрий Сергеевич. Душно! Мог бы — пешком бы сейчас ушел через эту воду.

Ковтун не перебивал.

— Душно! — повторил Федаин. — Эта вода, что мост свернула, будто в меня вливается.

— Ты, парень, еще и обидел кого?

— Не казни меня, Дмитрий Сергеевич. Переправь через море.

— Что ж… — Дмитрий Сергеевич снова полез в карман. — Завтра утром ты будешь на том берегу. Там тебя встретят — позвоню соседу. Плыть опасно в эту пору, так что сына попрошу. Не из уважения к гостю, а потому, что ты за весь месяц хоть раз человеческой стороной ко мне повернулся. Ну, иди, отдыхай.

* * *

Утром они плыли в густом тумане к невидимому берегу. Туман местами распадался на отдельные белые глыбы, и они высокими островками сидели в воде. Сзади, со стороны села, пробивалось солнце.

На веслах сидел Ковтун-младший в телогрейке и резиновых сапогах, нахохленный и неразговорчивый, как и его отец. На корме свисал в воду лодочный мотор. Ковтун из предосторожности не запускал его.

Лодка входила в туман носом, и он, обтекая борта, сливался позади в белую плотную завесу.

Федаин, кутаясь в плащ, сидел на корме и держал руку на холодном железе мотора. Его продолжало волновать странное участие в нем Елены Максимовны, и обозлившее его, и расстроившее, и заставившее крепко задуматься.

Прислушиваясь к пронзительному скрипу уключин, Федаин вспомнил тот вечер, когда Лилю провожал подвыпивший мужчина, один из немногих ее знакомых. Он был моложе и выше его, Федаина. Они хорошо смотрелись вдвоем. И Федаин почувствовал себя одиноким и ненужным. Мужчина с каким-то робким почтением, даже надеждой смотрел на Лилю, внимательно слушал ее щебетанье. «Старый холостяк», — сказала о нем пренебрежительно Лиля. Это было несправедливо, и еще тогда Федаин понял, что, возможно, он зря мешает Лиле устроиться в жизни. Без него она была бы счастливой.

Ту встречу он не забыл. Ревнуют, когда боятся потерять. Что он мог потерять тогда? Но почему он боится потерять сегодня? Что изменилось за этот месяц?

Федаин, устав от собственных вопросов, нетерпеливо плыл к невидимому берегу, близость которого ощущалась все явственнее: на крутом обрыве жгли костер крикливые ребятишки.

НАС ДВОЕ

— Мне не нравится твой Робка, — сказал отец дочери за ужином. Он держал в руках чашку с горячим чаем и смотрел перед собой.

— Он очень внимателен ко мне, — быстро возразила она.

— Мне не нравится, когда он кладет свою лапу тебе на шею.

— Это модно, папа. Теперь все так гуляют, даже в кино.

— Я видел его недавно с балкона, — отец уткнулся в чашку. — Он бил маленького мальчика. Он так увлекся, что не мог остановиться. Чтобы мальчик не убежал, он держал его за воротник рубашки и часто пинал ногой. Мальчик все же сумел вырваться, но Робка догнал его и снова пнул.

— Наверно, мальчик что-нибудь натворил? — Гульшат растерялась.

— Конечно, какая-то причина была. Перед сильным человеком очень легко провиниться.

— Ты, папа, сгущаешь краски, — дочери хотелось переменить разговор.

— Я не умею прощать в людях две черты: подлость и жестокость. Я не могу видеть его, — с тоской сказал отец.

* * *

На другой день отец попросил Гульшат собираться в дорогу — он хотел навестить престарелых родителей жены. Разговор этот он заводил уже несколько лет, но каждый раз мешали какие-нибудь неотложные дела.