Мир в ХХ веке - [71]
Не обошлось без волнений по поводу “неугомонного митрополита Стефана”. В первый день приезда в беседе с митрополитом Николаем он заявил, что приготовил выступление в защиту экуменического движения, а чуть позже он добавил, что изменение позиций Константинопольского патриарха, Греческой, Александрийской церквей по вопросу об участии в Московском Совещании является делом рук его — Стефана. Посылка этими Церквями своих делегаций на Московское Совещание достигнута им якобы путем специальных командировок своих представителей к этим Церквам”[236]. Эту “заботливость” митрополита Стефана в отчетном документе Карпов расценил “как результат полученной им от англичан команды”[237].
Но ровно через день 10 июля, неожиданно для всех глава Болгарской церкви выступил с декларацией, осуждающей экуменическое движение. Такое изменение позиции советское руководство расценило как шаг на пути к введению в Болгарской церкви патриаршества. От митрополита Стефана ждали, что он будет добиваться от глав Церквей, участвующих в Совещании, декларации о его введении.
Кроме этих неучтенных моментов, все остальное шло по плану. Доклады “Ватикан и Православная церковь” протопресвитера Г. Костельника, “Ватикан и Православная церковь в Болгарии” митрополита Пловдивского Кирилла, “Об англиканской иерархии” митрополита Сливенского Никодима и доклад об экуменическом движении протоиерея Г. Разумовского строго соответствовали поставленным властью задачам.
Участники Совещания дружно осудили римско-католическую церковь за ее “подрывные” действия по отношению к Православию, за упорное стремление к насаждению унии.
Главы и представители Православных церквей не сочли своевременным участие Церквей в экуменическом движении, в котором тон задавали протестанты. В этих новых условиях, когда протестантизм стал своего рода буфером между Ватиканом и “американской христианизацией”, в Москве еще не были готовы к изменениям внутри самого экуменического движения. Чуть позже попытка укрепить свое влияние во Всемирном Совете Церквей будут предприняты.
15 июля 1948 г. в честь участников Совещания был дан праздничный обед, устроенный Советом по делам Русской православной церкви. На нем присутствовали около 200 человек.
Приветственные речи лились рекой. Так, представитель Болгарской церкви Димитров предложил тост за Сталина и за премьер-министра Болгарии Димитрова, Карпов еще раз напомнил о том, что гости лично убедились в Москве, что Русская Православная церковь вполне свободна и независима от государства.
Митрополит Герман остановился на деятельности Совета, называя Карпова министром, который “способствует укреплению и процветанию православия в Советском Союзе”[238].
Митрополит Ливанский Илия, представитель Антиохийской церкви, подчеркнул, что православие должно быть сильным и единым, таким, как говорил Сталин, заявивший, что он хочет “сильного православия”[239]. (Разговоры гостей слушал, а позже записал в своем отчете чиновник МИДа С.М. Кудравцев.) Потом владыка подумал и сказал, что может Сталин и не говорил этих слов. Но он, Илия, лично считает, что только благодаря Сталину обеспечено процветание Русской Православной церкви и православия во всем мире[240].
Но, несмотря на такую высокую оценку своих заслуг, И.В. Сталин не был доволен результатами: никто из присутствующих не обмолвился о Совещании как о Вселенском предсоборном, никто не заговорил о будущем Всеправославном Соборе в Москве.
Все же кое-что Москве сделать удалось: попали под влияние и наблюдение Православные церкви “стран народной демократии” и удалось по церковным каналам дать достойный отпор “американизации христианства” среди протестантских церквей Европы, что, безусловно, рассматривалось как победа в условиях нарастания “холодной войны”.
В конце 40-х — начале 50-х годов союз восточноевропейских Православных церквей сохранялся, но интерес к нему со стороны руководства СССР резко упал. По-прежнему сохранялись дружественные отношения Московской патриархии с Антиохийской, Александрийской и Иерусалимскими церквами, хотя Александрийский предстоятель не раз протестовал против гонений на духовенство в странах народной демократии.
Наряду с этим было много неудач… В 1954 г. по соглашению между правительствами СССР и КНР прекратила свое существование Духовная миссия в Китае (а это не только духовное влияние, но и значительные материальные ценности). Что касается Российской Духовной миссии в Корее, то ее глава архимандрит Поликарп (Приймак) был выслан южнокорейскими властями в СССР, а православные корейцы на своем съезде в 1955 г. приняли решение о присоединении к Константинопольскому патриархату[241]. Неудачей закончилась попытка возвращения Финляндской Православной церкви в юрисдикцию Московской патриархии, что еще раз указало на сложные отношения Русской церкви с Вселенским патриархатом.
Начало хрущевских гонений на Русскую церковь в конце 50-х годов не помешало Советскому руководству строить планы по осуществлению международных акций с использованием внешнеполитического влияния Церкви. В феврале 1960 г. с поста председателя Совета по делам Русской православной церкви был смещен Г.Г. Карпов и назначен В.А. Куроедов, который уже 15 июня 1960 г. в беседе с патриархом Алексием I заявил о том, что внешняя работа Церкви поставлена неудовлетворительно и что не проведено ни одного мероприятия по разоблачению реакционных действий римского папы. В этих условиях Русская Православная церковь принимает решение о вступлении во Всемирный Совет Церквей, которое состоялось на III Генеральной ассамблее ВСЦ в Нью-Дели (ноябрь-декабрь 1961 г.). Став участником ВСЦ, Московская Патриархия получила возможность иметь международную трибуну.
