Мир тишины - [23]

Однако, это не значит, что субъективность стёрта с лица, когда оно сливается с объективностью. Субъективное просто занимает своё должное место, как подпись художника на средневековой картине: полускрытая в углу картины монограмма, содержащая имя и фамилию автора.

Когда на лице отсутствует тишина, лицо в прямом смысле отгораживается, отрывается от природы, становится самостоятельным, так же как город более самостоятелен и более обращён в себя, чем природа.

На таком лице уже не появляется ландшафт, но человек всё же может порой быть связанным с природой и иметь некоторое внутреннее понимание её. На этом лице по-прежнему отсутствует ландшафт, но вместо это оно чрезмерно наполнено "направленностью внутрь". Или, иными словами, нет той тишины и ландшафта, которые могли бы прикрыть "направленность внутрь".  

Сегодня на лице не найти больше ни моря, ни гор. Лицо теперь не гостеприимно для них, оно гонит их прочь. Нет на лице им места. Оно столь заострено, что кажется, внешний мир отряхнули и опрокинули с лица его заострённостью. Деревья срубили с лица, горы снесли, а моря осушили - и на обширном пустыре лица возвели огромный город. ("Человеческое лицо", Пикар) 

ЖИВОТНЫЕ И ТИШИНА

Сущность человека нагляднее в его словах, нежели в его  внешнем облике. "Говори, чтобы я мог тебя видеть!" - сказал Сократ.

Напротив сущность зверей со всей полнотой выражена в их внешнем обличье, ибо зверь таков, каким он выглядит, и он просто обязан быть таким. Человек же может быть таким, как он выглядит, но не обязан, ибо способен вознестись над собственным обликом посредством дара речи: он может быть большим, чем то, к чему его принуждает внешность (См. главу "человеческое лицо и тишина", 2). Человека поясняет слово, тогда как зверя - безмолвие его обличья.

В этом заключено совершенство животных - в отличие от человека их бытие и наличность, внутреннее и внешнее, сущность и обличие не расходятся между собой. В этой согласованности заложена основа животной невинности.

"Внутренней природе человека уделялось столь много времени, что его "поверхность" (облик) оказалась  обделена вниманием" - сказал Гёте. Сама пёстрая окраска некоторых животных представляется попыткой вырваться из безмолвия при помощи яркого цвета. Тишина, не сумевшая взрастить язык, приняла образ ярчайшего цвета. 

Если Платон был прав, утверждая, что звери произошли от  человека ("Тимей"), для того, чтобы он, человек, мог появиться сам - если это так, тогда вместе с животным в человеке из него была исторгнута плотная тишина природы с тем, чтобы у слова появилось достаточно места быть словом.

Но животные остаются рядом с человеком, и вместе с ними - скрытая в них плотная тишина.

В стародавние времена животные для человека были важнее, чем сейчас. Тишина животных утяжеляла и замедляла человеческую речь и движения. Животные тянут лямку тишину от имени человека. Они тянут на своих спинах не только навьюченную поклажу, но также и тяжесть тишины.   

Животные - это создания, проводящие тишину через мир человека и языка и укладывающие её перед ним. Многое из того, что разметал человек, тишина животных возвращает обратно в состояние покоя. Животные тянутся через мир подобно каравану тишины.

Животные суть образы тишины. Они в большей мере эти зверо-образы, чем животные. Так же, как звёздные образы всматриваются в тишину небес, так и зверо-образы пристально изучают тишину земли.

Целый мир - мир природы и мир животных - заполнен тишиной. Природа и животные словно протуберанцы тишины. Тишина природы и животных не была бы столь величественной и благородной, если бы она была всего лишь неудачей материализации языка. Тишину вручили природе и животным для её же блага.

Безмолвие животных отлично от безмолвия людей. Безмолвие людей чисто и ясно, поскольку оно стоит перед лицом слова, каждый раз выпуская его на свободу и тут же получая его обратно. Это расслабленная тишина, затронутая словом и его же затрагивающая.

Тишина в людях напоминает полярную ночь северных стран, залитую дневным светом.

Безмолвие животных тяжеловесно. Словно каменная глыба. Животные ступают по каменным глыбам, стремясь оторваться, но они навечно прикованы к ним.

Тишина изолирована в животных, а это значит, что они одиноки.

Она словно физически ощутима. Она рвётся наружу из животного, но животные закрепощены не только из-за того, что они бессловесны, но также потому, что закрепощена сама тишина: это твёрдая, загустевшая тишина.  

Конечно - ворон каркает, собака лает, а лев рычит. Но голоса животных суть лишь узкие просветы в тишине. Кажется, что животные стремятся прорваться сквозь тишину всей массой своего тела.

"Сегодня собака лает так же, как и в момент Сотворения", сказал Якоб Гримм. По этой причине собачий лай столь отчаян - ибо от начала времён до наших дней  он тщится разорвать тишину, и сама попытка сокрушить тишину сотворения всегда занимает человека.

Голоса птиц вовсе не так отчаянны, как голоса животных. Переливы их трелей, выстреливаемые в тишину словно мячики, напоминают  скорее игру, и, кажется, что их песни возвращаются к ним, стоит им вернуться обратно с поверхности тишины.