Мир тесен - [120]

— Судя по всему, да. То ли они испугались, что их накроет полиция, то ли еще что-то. Кстати, полиция целиком на моей стороне; они даже считают, что, вступив в торг с похитителями, я подорвала их моральный дух. Местная пресса тоже меня поддержала. «Писательница с железными нервами» — так меня называют в журналах. Я сказала об этом Моррису, но он еще больше рассвирепел… Между прочим, эту историю я помещу в свою книгу. Дивный пример инверсии властных отношений между мужчиной и женщиной, когда мужчина попадает в зависимость от женского кошелька. Впрочем, конец истории я думаю изменить.

— Ага, пусть этот сукин сын умрет в ней собачьей смертью, — говорит Элис Кауфман. — А где он сейчас?

— В Иерусалиме. Там какая-то конференция, и он ее организатор. Еще ему не дает покоя то, что какой-то поганец по имени Говард Рингбаум, которого Моррис намеренно не пригласил на конференцию, воспользовался его отсутствием и добился приглашения от другого организатора. Можно подумать, ему больше не о чем беспокоиться, — а ведь еще совсем недавно он стоял одной ногой в могиле.

— Мужчины есть мужчины, милочка, — говорит Элис Кауфман. — Кстати о птичках, как продвигается твоя книга?

— Надеюсь, что после этой истории она сдвинется с мертвой точки, — отвечает Дезире.

Как подтвердил Мотокацу Умеда, Анжелика, чей доклад он комментировал в Гонолулу, через Токио намеревалась лететь в Сеул на конференцию по литературной критике и сравнительно-историческому литературоведению — по слухам, туда выманили, пообещав оплатить авиабилеты, немало важных персон из Парижа. Перс, уже и не помышляющий о разумной трате денег, снова помахивает свой волшебной бело-зеленой карточкой и отправляется в Сеул самолетом японской авиакомпании. На борту он встречает еще одного Помощника — в соседнем кресле сидит красивая молодая кореянка; она хлещет водку и дымит «Пэл-Мэлом», словно ее жизнь зависит от того, сколько беспошлинного спиртного и табака успеет она потребить, пока летит в самолете. Водка развязала ей язык, и она объясняет Персу, что едет из Штатов проведать семью и что в последующие две недели ей не видать ни выпивки, ни сигарет.

— Корея только кажется современной страной, — говорит она, — но в сущности она довольно консервативна, особенно в смысле поведения людей на публике. Представляете, когда я впервые попала в Штаты, то глазам своим не могла поверить: дети грубят родителям, молодежь целуется на людях — наблюдая это, я чуть не падала в обморок. То же касается сигарет и спиртного: у нас, если незамужняя девушка будет курить и выпивать в присутствии старших, они воспримут это как оскорбление. Если бы мои родители узнали, что я не только пью и курю при старших, но и живу с человеком, годящимся мне в отцы, они бы от меня отказались. Так что следующие две недели мне придется изображать благовоспитанную корейскую дочь: не курить, отказываться, если предлагают выпить, и говорить только тогда, когда ко мне обращаются. — Она нажимает кнопку вызова стюардессы и заказывает еще одну порцию водки. — Вообще, родители хотят, чтобы я вернулась домой и вышла замуж за парня, которого они мне подыскали: хотите верьте, хотите нет, но у нас в Корее существует заочное сватовство. Отец не может понять, чем мне не нравится его избранник. «Неужели ты не хочешь выйти замуж, — спрашивает он, — обзавестись хозяйством, рожать детей?» Что мне на это ответить?

— Сказать, что уже помолвлены, — предлагает Перс.

— Но я не помолвлена, — печально говорит девушка. Зовут ее Сонг Ми Ли, и судя по тому, какими именами она небрежно бросается в разговоре, Перс понимает, что в Соединенных Штатах она вращается в высоких академических кругах. Она говорит ему, что конференция по литературной критике и сравнительно — историческому литературоведению скорее всего будет проходить в Корейской академии наук — в специально построенном для этих целей здании за пределами Сеула. Из центра города туда можно добраться на такси, но сначала нужно оговорить с водителем оплату и не давать ему больше семисот вон. После приземления Перс провожает девушку до зала прилета: совершенно трезвая и с застенчивой улыбкой на губах, она машет встречающим ее с букетами родителям, одетым в сшитые на заказ европейские костюмы.

В Корее сезон муссонов, и в Сеуле влажно и душно. Центр города опоясан безликими бетонными пригородами, жители которых, по-видимому, настолько запуганы транспортом, что предпочитают обретаться в подземных лабиринтах — туда же перенесены и сверкающие витринами магазины. Перс добирается на такси до Корейской академии наук: это комплекс зданий современной постройки в восточном стиле, расположенный у подножья невысоких лесистых холмов. Конференция по литературной критике и сравнительно — историческому литературоведению завершила свою работу — Перс этому уже не удивляется, — и ее участники разъехались; впрочем, кое-кто отправился на экскурсию в южную часть полуострова. Перс садится в поезд, который тащит его через затопленные рисовые поля, чередующиеся с окутанными туманом холмами, — пейзаж хоть и зеленый, но насквозь промокший и безрадостный. Конечный пункт — курортный город Конжу, изобилующий памятниками старины, часовнями и современными отелями, а также известный своим искусственным озером, по которому плавает прогулочный катер из стеклопластика в форме гигантской белой утки; сойдя с него, Перс встречает не Анжелику, но профессора Мишеля Тардьё в компании трех улыбающихся корейских профессоров — все трое при знакомстве называют себя Ким. От француза Перс узнаёт, что Анжелика была на конференции, но на экскурсию не поехала. Кажется, припоминает Тардьё, она отправилась на другую конференцию, в Гонконг.