Мир серебристой чайки - [74]

Очень трудно объяснить непосвященным, почему нам так нравятся подобные исследования. Рациональные обоснования, возможно, как-то и убедят собеседника, но он все же не разделит с тобой твою радость. Я думаю, дело в том, что наши истинные побуждения в конечном счете иррациональны. Мы, наблюдатели за птицами, чувствуем, что железобетонная среда обитания, которую мы неумолимо создаем по всему миру, далеко не полностью удовлетворяет паши потребности. Мы, горожане, лишенные нашей первозданной, зеленой, живой среды обитапия, по-видимому, испытываем неутолимую тоску по ней. И время от времени отправляемся искать ее.

Но простое пребывание в среде обитания наших предков не приносит нам полного удовлетворения. Нам скучно быть просто зрителями. Мы хотим что-то делать. Тут опять-таки нет ничего неестественного: ведь в конце-то концов мужчина — это охотник. Я глубоко убежден, что наши наблюдения за птицами, как и фотографирование их в естественных условиях, — это все та же охота. И в наблюдении за птицами, и в их фотографировании присутствуют все элементы охоты — выбор места, выслеживание добычи, попытки перехитрить ее и, наконец, ликующая радость достижения цели. Вспоминая, я убеждаюсь, что научное наблюдение за птицами и фотографирование птиц приносят мне те же переживания и то же удовлетворение, которые я испытывал когда-то, охотясь на тюленей в арктических водах. Для моих внутренних ощущений нет принципиальной разницы, перехитрю ли я тюленя, чтобы подстрелить его, или птицу — чтобы узнать новое о ее поведении. И то и другое приносит свои трофеи. Мои охотничьи трофеи — фотографии и вот эта книга, и я не стыжусь признаться, что горжусь ими. И думаю, мои коллеги поймут меня.

Открытие — этот триумф и трофей ученого — может быть и очень большим и совсем крохотным. И опять-таки по-настоящему оценить его значение с чисто рациональной точки зрения не всегда легко. Но быть может, читатель этой книги понял и разделил с нами те чувства, которые мы испытали, когда убедились, что наши окольцованные пары действительно вернулись на свои прошлогодние территории, когда обнаружили, что серебристые чайки научаются узнавать своих птенцов, и когда увидели, как чайка взлетела с деревянным яйцом в воздух и бросила его, продемонстрировав тем самым, что это поведение представляет собой реакцию на твердый корм. Более значительными открытиями были распутывание побуждений, которые лежат в основе угрожающего поведения, и выяснение значения территории у серебристой чайки.

В чем же заключались наши главные открытия? Краткое обсуждение поможет правильно оценить результаты, а также показать возможные направления будущих исследований.

Анализ поведения чаек[11] выявляет отсутствие у них представления о том, чему служат их действия и в какой мере они помогают достижению искомой цели, — жесткая, почти автоматическая зависимость от внутренних и внешних условий. Так, птенец вновь и вновь, по нескольку сотен раз, реагирует на примитивную модель, несмотря на то что не получает от этой модели корма. Он просто не может противостоять нескольким сигнальным стимулам. Взрослые птицы часто ведут себя не менее "глупо". Деревянное яйцо было поднято в воздух и брошено только потому, что оказалось твердым: иет никаких признаков, что чайки ©тдают себе отчет, для чего надо ронять твердый корм, — ведь когда у них есть выбор между мягким илом, водой и твердым камнем, они так и не научаются бросать раковину на камень даже после многих бесплодных попыток. Такую же негибкость поведения демонстрирует перекатывание яйца: чайке "не приходит в голову" воспользоваться крыльями или лапами, которые оказались бы тут несравненно более удобными орудиями, чем узкий клюв. Число подобных примеров можно было бы умножить.

Эти факты помогли нам отказаться от наивной самодовольной антропоцентрической манеры объяснять поведение животных через наш собственный опыт и заставили нас обратиться к исследованию истинных его причин. Так мы пришли к опытам с моделями. Систематически мы проводили такие опыты только дважды — изучая реакцию па яйца при насиживании и реакцию выпрашивания корма у птенцов. Что касается первой серии опытов, то они не пошли дальше начальной стадии, но во втором случае мы добились некоторых успехов, хотя эту работу можно и должно продолжить. В обоих случаях было продемонстрировано, что это врожденные реакции, которые зависят от немногочисленных относительно простых сигнальных стимулов. Обычно эти сигнальные стимулы носили "конфигурационный" характер, то есть их трудно было описать количественно и приходилось описывать через взаимосвязь: например, степень контраста между цветом клюва и цветом пятнышка или же близость или низшее положение клюва — все это оказалось стимулами, побуждающими птенца выпрашивать корм. Поэтому такие исследования приводят к своеобразным результатам: хотя они до некоторой степени удовлетворяют нас, открывая конкретные причины поведения птицы, они же ставят перед нами новую и куда более сложную проблему: что происходит в глазах и в нервной системе птенца, когда он оценивает "низшее положение", или "контрастность", или "близость"?