Мир саги. Становление литературы - [19]

В наше время границы между записыванием, списыванием, редактированием, компилированием и сочинением, как правило, совершенно четки. Неосознанность авторской активности подразумевает менее четкое осознание границ человеческой личности. Если тот, кто писал, не сознавал своей авторской активности, то он, естественно, не мог отграничить ее от того, что в наше время называется записыванием, списыванием, компилированием, редактированием, переработкой и т. д. Следовательно, и слова «записыватель», «переписчик», «компилятор», «редактор» и т. п. в применении к «сагам об исландцах» следовало бы употреблять в кавычках — ведь их значение в этом случае отлично от обычного в наше время. Из сопоставлений разных списков или редакций той же «саги об исландцах» очевидно, что «записыватель» или «переписчик» мог проявлять также и редакторскую или авторскую активность — менять стиль, делать сокращения или добавления, вносить скрытый вымысел, например придумывать диалоги. Но и, наоборот, очевидно, что в ряде случаев так называемый «автор» просто списывал. Таким образом, авторство в «сагах об исландцах» — нечто крайне неопределенное. Правда, существование четкой границы между «автором» и «переписчиком», которая обычно предполагается современными исследователями, доказывается якобы тем, что наиболее популярные из саг, и в первую очередь «Сага о Ньяле», сохранились во многих рукописях, очень сходных между собой, т. е. как бы в списках с одного «авторского оригинала». Но возможно и другое объяснение: в случае популярного текста списывание могло сопровождаться минимальной авторской активностью. Существование «авторского оригинала» в современном смысле этого слова а у этого выражения нет другого смысла, кроме современного, — еще менее вероятно в отношении других «саг об исландцах».

В предисловиях к отдельным томам лучшего современного издания «саг об исландцах» (Islenzk fornrit) — эти предисловия обычно представляют собой целые исследования — авторы всегда исходят из допущения, что у саги был автор в современном смысле этого слова, и определяют его источника. Но из сообщаемых фактов всегда очевидно, что эти «источники» вовсе не были источниками в современном смысле этого слова. Поскольку сообщаемое в саге было синкретической правдой, оно, видимо, казалось тождественным источникам даже в случае его разрастания за счет скрытого вымысла. Вместе с тем зависимость «автора» от его источников оказывается в ряде случаев гораздо большей, чем если бы он был автором в современном смысле слова: сплошь и рядом он, по-видимому, просто списывает со своего источника, не осознавая отличия авторства от списывания или записывания. Автором тогда скорее оказывается тот, кто внес какой-то творческий вклад в источник или в источник этого источника и т. д., в частности и в устный источник, так как очевидно, что, хотя интенсивность авторской активности могла быть различной у разных лиц или у одного и того же лица, общий характер этой активности — ее неосознанность и т. д. — был тот же и в устной традиции. Конечно, введение письменности в конечном счете вызвало известное изменение в представлениях о правде, роли личности и т. д. Но представления эти глубоко коренятся в человеческой психике. Изменение в них не могло не быть очень постепенным. В древнеисландском обществе в ту эпоху, когда писались саги, эти представления были несомненно гораздо ближе к тем, которые господствовали в дописьменное время, чем к современным.

Наблюдения над фольклором нашего времени показывают, что в устной традиции авторская активность всегда имеет место, даже в волшебной сказке — наиболее традиционном и трафаретном фольклорном жанре, но интенсивность этой активности бывает различной, и она может быть ничтожной. Авторская активность должна была иметь место и в продолжение всего того времени, когда будущие источники «саг об исландцах» были только устными. Может быть, она была тогда даже в общем более интенсивной, чем в письменное время, так как невозможность письменной фиксации обусловливала большую свободу для творчества. Так или иначе, нельзя установить размеры авторского вклада не только в отношении несохранившихся устных, но и в отношении сохранившихся письменных саг: ведь их источники ни в одном случае не могут быть полностью известны.

Проблема происхождения «саг об исландцах», которая уже давно волнует ученый мир, — это, в сущности, тоже проблема границ авторства. Любопытно, что за последние полтора века мнение ученых о происхождении «саг об исландцах» три раза качнулось, подобно маятнику, из одного крайнего положения в другое, и есть признаки того, что маятник продолжает свое колебание. В первой половине прошлого века установилось мнение, что «саги об исландцах» — это запись устной традиции. Но во второй половине прошлого века господствующей стала теория — она впоследствии получила название «теории книжной прозы», — согласно которой в XIII в. бесформенная устная традиция была собрана у «мудрых мужей» и ей придана форма саги. Таким образом, согласно этой теории «саги об исландцах» — это письменные произведения, созданные их авторами. В начале нашего века на смену «теории книжной прозы» пришла теория — она получила название «теории свободной прозы», — согласно которой не только содержание, но и форма «саг об исландцах» сложились до записи, и, таким образом, саги эти, с некоторыми оговорками в отношении саг, наиболее длинных и сложных по композиции, — запись устной традиции, в ряде случаев, возможно, даже дословная. С тридцатых годов нашего века снова наметился возврат к теории, согласно которой «саги об исландцах» — это не запись устной традиции, а письменные произведения, созданные их авторами, и эта теория вскоре стала господствующей. Делались попытки, впрочем, и особенно в последнее время, найти какие-то промежуточные решения. Однако при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что тот, кто выдвигает якобы промежуточное решение, на деле придерживается одного из двух крайних — то одного, то другого, т. е. просто эклектически соединяет их