Мир приключений, 1987 - [42]

Показания Дроздова, подтвержденные затем некоей Васильевой, крест-накрест перечеркивали первоначальную версию, не вызывающую раньше серьезных сомнений.

Из допроса Дроздова следовало, что Бонэ убили не в Ананьевском переулке, а где-то в другом месте, откуда труп перевезли в переулок и там бросили. Это не могло не наводить на размышления. Если бы преступление совершил уголовник Утюг, то зачем, спрашивается, ему нужно было бы возиться с трупом? Не все ли равно бандиту, в каком именно районе Москвы обнаружат его очередную жертву? Убил, ограбил и скрылся. К чему напрасно рисковать с перевозкой? Что ему это могло дать?

Нет, если Утюг и был причастен к происшедшему, то только в качестве исполнителя чьей-то воли. И тот, кто стоял за спиной профессионального убийцы, очень боялся, что подозрение может пасть на него. В отличие от бандита, за которым уже числилось несколько убийств, ему было что терять. Потому-то мертвого Бонэ, чтобы сбить со следа милицию, и увезли подальше от места преступления.

А коляска? Где бы Утюг мог раздобыть венскую лакированную коляску с ацетиленовыми фонарями? Это были дорогие коляски. Такую коляску мог себе позволить только богатый человек. А о венской лакированной коляске, в которой привезли тело Бонэ, говорил не только Дроздов, постоянно употреблявший слово “похоже”, но и Васильева, в показаниях которой этого слова не было.

Так возникла новая версия убийства Бонэ. Но кому и в чем мог помешать этот милый обаятельный человек, которого Косачевский шутливо назвал “вечно сочувствующим”? Кому он ненароком перешел дорогу?

Странное. Очень странное убийство.

— Я вас попрошу, Петр Петрович, забрать у Омельченко это дело, — сказал Косачевский Борину.

— Вы его хотите кому-либо передать?

— Да, хочу. Этим делом займемся мы с вами, Петр Петрович. Не возражаете?

Борин развел руками.

— Как прикажете, Леонид Борисович. Только Омельченко квалифицированный работник.

— Не сомневаюсь, — сказал Косачевский. — Но Бонэ был мне очень дорог. Я хочу сам найти его убийцу. Этим я отдам ему последний долг.

— Я вас понимаю, Леонид Борисович, — наклонил голову Борин.

Косачевский усмехнулся.

— Что ж, понимать друг друга — это не так уж мало.

В тот же день Косачевский посетил вдову Бонэ и попросил ее продиктовать ему список людей, с которыми у Александра Яковлевича были какие-либо отношения — деловые или личные.

— Зачем вам это?

— Мы ищем убийц.

— Вы думаете, что его убили не уголовники? — догадалась она. — Чушь! Полнейшая чушь! Вы же знали Александра Яковлевича. У него никогда не было и не могло быть врагов. У него были только друзья.

— Не смею с вами спорить, — сказал Косачевский и, обмакнув перо в чернильницу, склонился над листком бумаги. — Давайте все-таки составим с вами список… друзей.

Варвара Михайловна вздохнула и стала диктовать:

— Елпатов, Мансфельд, Белов, Бурлак-Стрельцов…

Бонэ вел довольно замкнутый образ жизни, но, к удивлению Косачевского, список его знакомых вскоре достиг ста человек. Чтобы их всех проверить, Борину нужно будет основательно потрудиться.

— Если еще кого-либо вспомните, обязательно телефонируйте мне, — попросил Косачевский.

— Хорошо, — безразлично согласилась она.

— Александр Яковлевич хранил письма?

— Нет, у нас в семье это не было принято.

— Понятно. И еще. Я у вас хочу забрать бумаги мужа. На время, разумеется. Потом я их вам верну.

— Бумаги? Их не так уж много. Записи по истории ковроделия вам тоже потребуются?

— Обязательно.

Вяло усмехнувшись бескровными растрескавшимися губами, Варвара Михайловна достала из письменного стола мужа черную кожаную папку с замочком.

— Вот, пожалуйста. Здесь, насколько мне известно, все его заметки и выписки. Александр Яковлевич был очень аккуратным и педантичным человеком. Этому у него можно было поучиться. Так что здесь все по истории ковроделия. Изучайте. Будем надеяться, что вам хоть что-нибудь из всего этого пригодится.

— Будем надеяться, — эхом отозвался Косачевский и, помолчав, сказал: — Я бы хотел задать вам несколько вопросов.

— Да?

Косачевский достал из кармана пиджака и протянул ей записку, полученную им от Бонэ накануне убийства.

— Как видите, здесь Александр Яковлевич писал о каких-то “крайне важных” новостях, которыми он хотел поделиться со мной. Причем он был уверен, что эти новости меня заинтересуют.

Прочитав записку, Варвара Михайловна вернула ее Косачевскому.

— Так что вы, собственно, хотите меня спросить?

— О каких новостях шла речь? Что он имел в виду?

— Боюсь, что тут я ничем не могу быть вам полезна, Леонид Борисович. Я абсолютно ничего не знаю.

— Разве он вам не рассказывал о своих делах?

— Почти нет. Он считал, что его дела — профессиональные, разумеется, — мне не интересны и из деликатности почти никогда не говорил о них.

— А в поведении его вы не замечали ничего особенного?

— Вы имеете в виду дни, предшествующие убийству?

— Именно.

Она задумалась.

— Пожалуй, последнее время он был в каком-то приподнятом настроении, — неуверенно сказала она. — Чаще, чем обычно, шутил, смеялся.

— А с чем это могло быть связано?

— Не знаю. У меня как раз заболела сестра, и все остальное как-то отошло на второй план.