Проснулся я поздно, в одиннадцатом часу, когда Сузи и Вэл давно уже ушли. Они не будили меня, зная, что спешить мне некуда, что проверкой курсовых работ на кафедре я буду занят во второй половине дня. Проснулся я легко, с ясной мыслью, без малейшей тревоги, так томившей меня вчера. Следов ночных событий уже не было: Вэл и Сузи обо всем позаботились. Молочник вымыли, осколки стекла убрали, а к булке приложили записку с лаконичным приглашением: «Можешь отведать». Я осторожно надавил ее пальцем… И что бы вы думали? Металлическая булка снова стала съедобной, только чуть зачерствевшей со вчерашнего вечера. Никаких других изменений не наблюдалось, все находилось в обычном порядке, ничто не пропало. Вода в кране текла, душ работал, свет горел.
Я с аппетитом позавтракал и просмотрел газеты — очередные выпуски «Таймса», «Дейли миррор» и коммунистической «Морнинг стар», куда я заглядываю по настоянию Вэла, дабы не ограничивать свой кругозор твердолобым самомнением тори и желтой безответственностью Флит-стрит[3]. Обычно я делаю это основательно; проглядываю хронику происшествий, иностранные телеграммы, отдельные статьи прочитываю целиком и решительно пропускаю объявления, спорт и биржевые курсы за отсутствием у меня акций и процентных бумаг. Но на этот раз я по неизвестной и непонятной для меня причине просто листал все газеты подряд, ни на чем не задерживаясь. Окинул взором страницу, будто фотографируя ее, и перешел к следующей, мазнул по ней взглядом, ничего не прочтя как следует, и прогалопировал таким образом по всем полосам, не пропустив ни одной — даже сплошных объявлений и биржевых котировок. Никакой информации я при этом не извлек и ничего не запомнил, даже заголовков и фото, но осознал это лишь два — три часа спустя, когда вышел на улицу, осознал, что действовал, как сомнамбула, повинуясь какому-то настойчивому, но неясному побуждению.
Просмотрев газеты, я столь же неосознанно подошел к книжной полке и взял однотомный Оксфордский толковый словарь английского литературного языка. Если бы меня тогда спросили, зачем он мне понадобился, я бы не смог ответить. Захотелось бессознательно, безотчетно что-то найти. Что, не знаю. Просто взял словарь и, присев к окну, методично и быстро перелистал его по тому же принципу, что и газеты. Откроешь страницу, взглянешь, запечатлеешь где-то в ячейках памяти все слова и дополнения к ним, идиомы и синонимы, затратишь на это не более секунды и пробегаешь глазами уже другую страницу. И так с А до Z, пока не устал сгибаться палец, перевернувший тысячу с лишним страниц тончайшей индийской бумаги.
Я не запомнил ни одного слова, ни одного примера, ни одной семантической формы, — в голове была мешанина из непереваренных слов, обрушившаяся на меня словесная Ниагара, в которой утонули все впечатления и помыслы. Мой мозг как бы отключился, проглотив словарь и грамматику, и дремал, как питон, переваривающий более чем обильную добычу.
Дремал он недолго — я не считал минут — и очнулся, едва вышел на улицу. Собственно, «очнулся» не то слово — я был в полном сознании, только мой мысленный аппарат был вроде как отключен от внешнего мира, от его дел, забот, вещей и людей. И этот внешний мир ворвался в мой черепной вакуум, как отключенный звук в телевизоре врывается в действие, когда его снова включили. Я вдруг все вспомнил, осознал и, ничего не поняв, встревожился. Что же произошло? Почему я бездумно листал словарь и газеты, не читая, фотографируя страницы только глазами, без участия разума, не вдумываясь в увиденное, не осмысливая его? Зачем я это делал, что побуждало меня, заставляло, именно заставляло подчиняться какому-то неосознанному, не контролируемому движению мысли? Встать, взять, перелистать, ухватить взглядом и вновь положить на стол или поставить на полку. Кто-то или что-то во мне мысленно приказывало это сделать, и я повиновался, не думая и не сопротивляясь. Орля? Невидимый враг, вошедший в меня зеленой молнией в тот загадочный вечер? В том, что он существует и действует, убедились мы все втроем, только не видели логики в его действиях. Человеческой логики. А если она была, эта логика, — пусть не человеческая, но была? Тогда становилось понятным и мгновенное поглощение газетной информации, и педантичное перелистывание английского словаря. Невидимка знакомился с делами и тревогами мира, нас окружающего, и со словами, формирующими его духовный облик.
Но едва я осознал и объяснил себе все происшедшее, как где-то в мозгу «прозвучал» новый приказ. Я еще не «услышал» его, но уже механически устремился к его выполнению. Вместо садовой дорожки, ведущей к дверям моей кафедры, я машинально свернул к корпусу университетской библиотеки. Окружающим мир снова потух, и я знал только одно: открыть дверь в библиотечный холл, подойти к дежурной мисс Стивене и взять у нее все тома Британской энциклопедии.
Она не удивилась, молча выписала карточку и указала служителю на ближайший стол в читальном зале, куда можно было погрузить все кирпичи томов в синих, строго академических переплетах.
