Мир приключений, 1968 - [250]

— Добро, — ответил Лобода, но поехал не в Песчаный Брод, а в Елисаветград.

Глубокой ночью он постучал в квартиру Суховольского. Дверь открыл Матвей.

— Ты один дома?

— Один. Все сбежали в Харьков. Укрылись там в подполье.

— Слушай, Махно бесится, что схватили Михалева, Озерова и Бурбыгу. Вряд ли он найдет еще таких преданных псов. Но это уже дело прошлое. В Компанеевке Махно встретился с Григорьевым. Похоже, что они объединятся.

— Обожди, я скоро буду, — попросил Матвей…

— Приказ такой: постараться поссорить Махно с атаманом, — сказал Бойченко, вернувшись.

— Шутишь? — удивился Иван. — В большие дела мне хода нет.

— Чего же сразу руки опускать! Посмотришь, что к чему. Так уж им и ссориться не из-за чего. — Матвей говорил бодро, но и сам не представлял ясного пути к выполнению приказа.

Он помнил, однако, слова пришедшего к нему на связь Клаусена в ответ на его столь же скептический вопрос: «Если между ними есть разногласия — а они существуют наверняка, — не может быть, чтобы не подвернулся случай довести их до крайности».

«Легко говорить… — рассуждал Иван по дороге в Компанеевку. — А я совсем не вхож в столь деликатные дела махновского штаба. Но кое-что сделать, конечно, можно…»

Доложив Лашкевичу о выполнении задания, Иван поинтересовался, как с соглашением.

— Не понравился браткам атаман, — ответил Егор.

День стоял жаркий. Окна на чистой половине хаты были закрыты ставнями. Иван и Егор разлеглись в исподнем на прохладном полу и разговаривали. Лобода пристально рассматривал, как в крутых и узких солнечных лучах, пробившихся сквозь неплотно прикрытые ставни, мерцали медленно плавающие пылинки.

— Чем же? — спросил Лобода, который не особенно различал оттенки в бандитизме батьки и атамана.

— Да вот… — Лашкевич подтянулся, достал из брюк граненый флакончик с кокаином и отведал здоровую понюшку. — Я был на первой встрече атамана с Нестором Ивановичем. Батька прямо спросил: «Ну как, будем бить коммунистов и белых?» — «Будем бить коммунистов и петлюровцев», — ответил Григорьев. «А почему не Деникина?» — поинтересовался батька. «Деникина я еще не видел и не знаю, кто он, — сказал атаман. — А коммунистов и петлюровцев знаю».

— Чего же батьке еще надо? — постарался удивиться Иван.

— Петлюра — самостийник, а Деникин — золотопогонник. Петлюра — за помещиков, беляки — за помещиков, ну, а большевики — за совхозы, Чека и вообще властники.

— Значит, не будет соглашения?

— Уже подписали. — Егор махнул рукой. — Уговорил батька штаб. Сил, мол, больше. Мне это не по душе, да и другим тоже.

«Выходит, действительно разногласия-то есть, — подумал Иван. — Не хочет Григорьев против белых идти. А почему? Непонятно…»

— Чего это атаман беляков любит?

— Коли удалось бы узнать, так батька с Григорьевым чикаться бы не стал, — фыркнул Лашкевич.

— Надо помочь батьке, — сказал Иван. — Очень даже надо.

— У тебя план есть? — спросил Егор.

— Пока нет…

И разговор окончился.

А согласованные действия махновцев и григорьевцев стали на редкость наглыми. Банды нападали на совхозы, убивали организаторов, в военкоматах уничтожали учетные карточки, срывая сроки мобилизации, грабили крестьян.

Дважды бандиты нападали на Елисаветград.

Тем временем Лобода собирал нужные сведения про Григорьева. Окольными путями Иван прослышал, что атаман оставил в усадьбе одного помещика пулемет, два ящика патронов и винтовки. Лобода поведал об этом Лашкевичу, а тот передал батьке. Со слов же Ивана Лашкевич сообщил Нестору о личной расправе Григорьева над махновцем, который стащил лук с поповского огорода. Так же охотно передавал он Егору признания махновских командиров о том, что стоит показаться разъездам конницы Шкуро, как атаман отдает приказ отходить подальше в лес, мотивируя это слабостью сил.

В начале июля объединенные банды ушли в Черно-Знаменские леса и закрепились в районе Оситняжка-Сентово-Федварь. Сотня Лашкевича обосновалась в Федваре. И тут на одной из попоек у Егора Лобода услышал, как приближенный Григорьева, бывший офицер Евграфов, хвастался, что порубал в Николаеве большого чекиста. Ух как захотелось Лободе разрядить обойму в его морду! Аж пальцы свело от злости.

Однажды утром Лашкевич и Лобода объезжали лесные заставы. Они неторопливо двигались под плотным пологом дикой дубравы. Причудливые блики проплывали по кителю ехавшего впереди статного Егора, скользили по лощеному крупу его вороного коня. Проселок был еще сырой после дождя. Изредка под копытами лошадей смачно чавкала грязь.

Неожиданно из-за куста послышалось:

— Стой!

— Свои… — Лашкевич сдержал вороного. — Все спокойно?

— Двух каких-то пымали. — Часовой вышел из-за куста. — Григорьева шукают. Самого атамана им надобно.

Лашкевич и Лобода проехали в глубину леса. Там у шалаша горел костер, около которого сидели махновцы. Между ними — двое, одетые в свитки и брыли. Едва увидев представительного, фертом сидевшего в седле Лашкевича, они вскочили. Выправка у них была отменной.

«Офицерье… Белая косточка», — понял Лобода.

— Кто такие? — наезжая на неизвестных грудью вороного, спросил Лашкевич. — Чего тут шастаете?

— Имеем личный пакет к атаману Григорьеву.