Мир приключений, 1929 № 01 - [45]

И вот мы переходим к наиболее интересной части нашей сегодняшней работы — к решениям преобладающего большинства. Здесь есть, конечно, также варианты, но они вмещаются в единую мысль, символизируются единым художественным образом: примирением с жизнью и маленьким островком огненно-красных маков среди жирной, густой ботвы картофеля. Это — прекрасно! Такая символика и в духе, и в тоне рассказа.

Чем, в самом деле, не хорошо, что Ариша на самой могиле все рассказала Павлику, который по долгу службы стрелял в переходившего границу в сообществе контрабандистов человека, и вместе с Павликом стала ходить иногда на могилу отца? Таких решений — целая группа.

Иные еще вводят новое положение, очень умное и облегчающее развязку туго запутанного узла: после двойного волнения (смерть отца и сознание, что его убил муж) Ариша вдруг впервые чувствует, что она носит под сердцем ребенка любимого человека. Конечно, жизнь берет свое.

Здесь мы снова должны отметить работу М. В. К., о которой говорили выше. Вот образчик того, как политическая тенденция, отражающая цельное мировозрение, может быть введена в чисто беллетристическое повествование, не изменяя художественного лика его и его абсолютной ценности.

Арпша заплакала, бросилась ему на шею и закричала:

— Я нашла своего отца, Павлик!

— Где?

Она показала ему на вскопанную полянку. Вместе с Павликом она сажала мак на свежей могиле. А в августе, рано утром, Павлик будил Аришу и говорил ей:

— Вставай скорей! Иди: мак расцвел!

Ариша вышла.

— Надули, черти — ворчал Павлик, — дали белого и не махрового мака.

Два десятка белых цветов нежно, безжизненно, как тончайший фарфор, качались на высоких колючих стеблях. Они осыпались при первом прикосновении ветра и, как саваном, одевали землю своими лепестками.

Художественный образ здесь дан законченный, выточенный, и мысль автора не только ясна, она — выпукла. За всю нашу работу — эго только второй случай. Первый был в рассказе И. И. Макарова (Буйного) «Грунькино проклятье», в описании столетней сосны, которую сгрудившись выкорчевывали мужики. На этой сцене мы тогда останавливали внимание читателей. Разница между обоими образами та, что у Буйного было большое полотно и широкие мазки, здесь же — тонкая миниатюра. Пластинка слоновой кости, чуть тронутая акварельными красками. Мы не случайно задержались так долго на этом маленьком кусочке одной главки. Ведь цель наших отчетов ~ разборов побудить читателя задуматься над своими и чужими ошибками и достижениями.

Вывод четвертый: о стиле доставленных рукописей. В решении этой задачи, как мы у нее упомянули в начале отчета, стиль и ритм занимают самодовлеющее место и подлежат особой оценке. Не мало отдельных хороших фраз попадается в присланных главах, но чрезвычайно редки более или менее выдержанные решения.

Счастлив, кому дано мыслить образами! Это — художник от природы. Но выдумывать образы — бесполезное занятие: всегда получится нечто вымученное, будет пахнуть трудовым потом от цветка вместо его обычно волнующего аромата. Кому что дано, и не следует насиловать себя. Кроме того, не всякие мысли можно укладывать в стихи или ритмическую прозу. Вот у Л. А. Н. кое-что недурно в описании природы. Схвачен ритм, а одна фраза — «Слух уловил вдалеке гулкую дробь конских копыт» — напоминает знаменитый звукоподражательный стих Вергилия в Энеиде. И вдруг: «фразы отца образовали причудливые цепочки мысленных построении и наконец плавно потекли по лабиринтам мозговых извилин». И далее: «Жизнь была гигантской ступой, где живые трупы толклись человеческой алчностью, лишней и ненужной, как слепая кишка». Автор этих строк, видимо, читал и Мечникова, и многое другое, но причем здесь, в этом отрывке, художественная литература? — col1_0, у которого много хорошего в ритме и умно связан картофель и маки, пишет: «память обычно не фиксирует мысли такие и сознание в них не участвует, оно образует как бы провалы».

В свое время Ломоносов писал генерал-поручику Шувалову знаменитое письмо о пользе стекла, начинающееся словами:

Неправо о вещах те думают, Шувалов,

Которые стекло чтут ниже минералов…

И письмо, и самая форма его были практически необходимы Ломоносову при сношении с могущественным Шуваловым, но никто никогда не считал это произведение выдающегося самородка за образец поэтического творчества. Его оправдание — в условиях времени и взаимоотношений. Что здесь заставляло авторов вводить в поэтические образы и ритмику слепую кишку, фиксированные мысли и прочее? — У одного автора: «Погода ясна и прозрачна, как янтарь». Ну, разве это образ? Где находят такие янтари? И как погода может быть похожа на янтарь? — У другого — нудные, вымученные, искусственно подобранные слова, не согретые никаким порывом вдохновения; «Жизнь — это лесные шумы, сгрудившиеся в камни копытных ударов о мягкую весеннюю землю». Никак себе не представишь такую жизнь! У этого автора новый мотив в развязке: Павлик получил перевод (странно: «подошел посыльный»). Ариша любовно тронула Гнедко и шепнула: «Скорей, мы к новой жизни мчимся! Она звончее струн и ярче старых маков». Музыки одной мало, нужен и смысл! Ариша рассказа не могла думать такими образами. И почему маки старые? Ведь разговор шел еще о покупке семян, никаких таков не было у Ариши. — Не плохо в отношении ритма у В. Н Б., но нужно осторожно обращаться со словами. Напр., нельзя говорить «зардится», когда нужно зардеет и т. д.