Мир приключений, 1928 № 07 - [34]

Тзйлор пришел в мою каюту на «Бива-Мару» и повел меня знакомиться со своим приятелем. В каюте Гордона звенела гитара и в центре маленькой веселой группы гавайцев сидел сам Гордон. Это был высокий человек дет тридцати, с очень черными волосами. На шее его была гирлянда из желтых «Маили-илима», прекрасных, но слишком сильно пахнущих цветов, которыми сентиментальные гавайцы украшают уезжающих друзей, приходящих к ним гостей, собутыльников, вообще всех, кто хочет быть весел.

Раздался предупреждающий звонок. Вверх и вниз по корридору зазвучал гонг. Гордон обнял одну из девушек-гаваитянок, самую красивую, взял в руки миниатюрную португальскую гитару и звучным баритоном запел песенку.

С последним свистком веселая компания сошла на берег и посылала оттуда приветствия. Настроение Гордона изменилось, как только расстояние между берегом и пароходом стало слишком велико, чтобы махать рукой остающимся.

— Я люблю этих людей, — сказал он, — они простые и сердечные.

Странно, что голос Гордона звучал теперь другим тембром. До этого голос его был обыкновенным голосом культурного англичанина. Теперь легкий оттенок волнения выдавал несомненную южно-китайскую интонацию. Я внимательно посмотрел на Гордона и заметил в его правильном английском лице легкий намек на выдающиеся скулы и на узкие глаза Срединной Империи.

Пока пассажиры смотрели на удаляющиеся берега, я мимоходом прочитал имена, приколотые на раскидных креслах на палубе, рядом с креслом, занятым мною. На трех была надпись: «От Лос-Анжелос до Гонг-Конга. Мистер Альберт Бакстер, мистрис Бакстер, мисс Бакстер».

Мистрис Бакстер! Это должна быть Реби Стон. Я мысленно вернулся на двадцать лет назад. Я не видел ее со дня ее замужества. Когда-то она причиняла мне много хлопот. Реби и я вместе работали в одной газете в Лос-Анжелосе. Она была первой привлекательной женщиной-репортером, которую я встретил в своей жизни. Высокого роста, широкоплечая, с тяжелой поступью и с сильной примесью мужественности. В красоте ее было нечто дерзкое. У нее был прекрасный цвет лица, сверкающие черные глаза, блестящие каштановые волосы, рубенсовский бюст, широкие бедра. Сильное, здоровое, ароматное тело, мучительно привлекательное для худощавых, бледных, нервных мужчин, как наш редактор Фэрчайльд.

До Гонг-Конга три недели плавания и мне придется провести это время в обществе семьи Бакстер.

Я прогулялся по палубе и, вернувшись к своему креслу, увидел крупную женскую фигуру. Предо мной была Реби Стон Я узнал ее сразу. Двадцать лет изменили ее ровно настолько, чтобы лишить всякого обаяния и преувеличить все недостатки. Рост, фигура, выражение лица были те же, но когда-то крепкий подбородок утроился, уши, потерявшие форму от долгого ношения тяжелых серег, были очень красны и напоминали вареных раков. Мертвенный вид каштановых волос говорил о борьбе с сединой. Крупные, преувеличенно наманикюренные руки сверкали кольцами.

Только глаза ее были те же, блестящие, дерзкие, циничные, несмотря на коричнево-желтоватые круги под ними и отяжелевшие веки. Она сняла пенснэ и протянула мне руку, не беспокоя своего массивного тела.

— Приятно видеть вас снова, — сказала она. — Как давно мы не виделись? Ах, не будем говорить о прошлом. Вы познакомились с мистером Бакстером? Вы знаете, что у меня взрослая дочь? Ей девятнадцать лет, но она настоящее дитя… ну, понимаете, в познании грязных сторон жизни.

Она сделала паузу и критическим взглядом проводила проходившую мимо женщину.

— О чем я говорила? — продолжала она. — Да, про Сюзанну. В ней еще, может быть, проснется моя любовь к литературе. Мне-то пришлось выбирать между литературной карьерой и материнством. Я не написала ни одной книги после этой последней книги о Кубе.

Я воспользовался первым удобным случаем и бежал от ее болтовни. Ее слова «последняя книга о Кубе» напомнили мне как Реби Стон, пробыв десять дней на Кубе, издала книгу, ловко сшитую, некоторые главы которой были целиком взяты из старого путеводителя. Разоблачил ее критик опозиционной газеты. Это и было поворотом в ее карьере. Она бросила редактора, отказалась от работы в газете и вышла замуж за пожилого, состоятельного банкира.

Сюзанну я в первый раз увидел за обедом. В этой девушке не было и следа мистера или мистрис Бакстер. Она была среднего роста, с характерными, но в то же время не крупными чертами лица, волосы ее были подрезаны по мальчишески, а большой рот постоянно улыбался и в улыбке этой была как будто и насмешка, и серьезность.

Видя, что я близко знаком с ее родителями и, вероятно, предпочитая общество нейтрального лица, Сюзанна стала вести со мной разговоры о жизни и о том, что видела во время своих путешествий. Японцы и китайцы были для нее до сих пор только слугами, мелкими торговцами, злейшими врагами, какими их выставляют американские писатели и полицейские. Я рассказывал девушке про Китай, про величие его истории, про его прекрасное и самобытное искусство, про его знаменитых писателей и поэтов.

Я хвалил ей поэму Ли По на английском языке и книгу Ресселя о Китае. Сюзанна заинтересовалась, но все же слегка сомневалась в китайской культуре.