Мир приключений, 1928 № 07 - [27]

— Чего кручинишься, — сказал Липат, когда деревня осталась позади, — вырвались, чай! И ну их к лешему! Будем ходить мы с тобой, да две собачки. Нас четверо, а ног-то двенадцать — ходи, знай — отмахивай.

— Да, ходить, — согласился Вонифантьев, — но мне грустно, что негде скоро будет ходить. Города и железные дороги съедают леса; а таким, как нам с тобой, будет все хуже.

— Ништо! На наш век хватит! Да и ни к чему ты это, Лазарь Иванович! Леса, поля, да дороги завсегда останутся. Без них нельзя. Порядки хорошие установятся — беречь их будут. Гот!

— Нет, Липат. Земля тесна, мала земля для людей становится.

— Мала!.. Ну, и загнул!.. Еще как велика-то! А ты попробуй обойди ее всю!

— Ну что ж, давай, обойдем, — засмеялся Лазарь Иванович и закашлялся.

Н. Н. Железников.

2-й ВАРИАНТ.

Прошло несколько дней. Слух о задержанном в Кулагине Клешне быстро расползался по округе, заползал во все избы и всюду вызывал разговоры. В эти дни весь Порточинский уезд только и говорил о пойманном бандите.

По всем дорогам в Кулагине шли люди: хотелось хоть одним глазком взглянуть на страшного человека и на его есаула, играющего на дудке. Приходили и в окошко разглядывали арестованных, как диких зверей.

Клешня в дурацком колпаке растерянно поглядывал на толпу, шумевшую под окнами, глядел на сплюснутые о стекло носы и лбы, и в глазах его было почти безумие. А есаул сидел на лавке и целыми днями, как ни в чем ни бывало, играл на дудке.

— Веселый малый! — говорили в толпе.

— Не унывает!

Но больше разговоров было о душегубце Клешне. Его разглядывали до тонкости и ни одно движение не уходило от внимания зрителей, с утра до вечера льнущих к окну.

— Пымали, когда, он без бороды был. А теперь, вишь, выпутает поманеньку. В роде сознаваться начинает!

— Правильно было сказано: «борода подрезана». Вишь, она у него какая рубленая.

— Теперь все равно попался. Бороду нечего скрывать. В настоящем виде показывается.

— А почему на ем колпак от такой?

— Известно для чего! Для отводу глаз. Сказано в бумаге-то: часто меняет одежу.

— Правильно! Кабы честный человек был, колпак не носил бы!

Местные власти по несколько раз в день допрашивали Клешню. Уговаривали его во всем признаться и сказать, куда он запрятал тело Беспрозванова. Допрашивали и есаула. Допрашивали их вместе и врозь. Старались сбить их или запугать самосудом, — но оба преступника держались первоначального показания и утверждали, что они знать ничего не знают и о бандите Клешне первый раз услыхали тогда, когда к ним в сад приходили Беспрозванов с писарем.

Не добившись ничего путного от арестованных, местное начальство под усиленным конвоем отправило их в Порточино для дальнейшего следствия.

В самый день прибытия арестованных бандитов в уездную милицию, там была получена из Карманова бумага довольно странного содержания:

— «Карманумилиция, — говорилось в этой бумаге, — сообщает, что бандит, известный в трудящемся крестьянстве под именем Клешни, сего числа пойман карманумилицией. Пострадавшим от незаконных действий оного социально-опасного элемента порточинцам, как-то: грабеж, конокрадство, убийство или кража, предлагается явиться в Карманово для опознания элемента».

В Порточине эта бумага вызвала недоумение. Подумали в решили на эту провокацию не поддаваться, а ответить строгоделовой бумагой:

— «Порточумилиция, — написал писарь, — доводит до сведения Карманумилиции, что порточинские пострадавшие производят опознание Клешни в своем уезде, где задержанный вместе со своим есаулом Клешия находится под арестом двенадцатые сутки. Желающие пострадавшие кармановцы приглашаются для опознания оных в порточумилицию».

Старая вражда между уездами разгоралась от этих бумаг необычайно остро. Бумажки сыпались из уезда в уезд дождем. Бумажки обидные, издевательские, насыщенные презрением. Нарочные с этими бумажками, встречаясь на дороге, переругивались неприличными словами и, разойдясь каждый в свою сторону, долго оглашали воздух прощальными приветствиями:

— У-хо-ре! Зы! — кричал посланный с порточинской бумагой.

— Ко-зло! Дои! — надрывался кармановец.

В конце концов в распрю вмешалась губернская милиция. Ознакомившись с делом, губернское начальство установило, что Клешня пойман только один. И поймала его не порточинская, а карманумилиция. В Порточине же томились в заключении совершенно неповинные люди.

Порточинского Клешню немедленно освободили вместе с эсаулом. Клоун вышел, тут же сел на крыльцо и заплакал. Плакал он молча, без звука, как плачут на экране кино. Только плечи его подергивались, как крышка на кастрюле с кипящим молоком.

Порточинцы утешали его:

— Не плачь, родимый! Раз если ты не Клешня, то не плачь! Иди! Ничего не будет!

Вот именно, «ничего не будет». Все, что он скопил за свою долгую тяжелую жизнь, у него пропало «при обыске». И теперь уже этого «никогда не будет». Никогда!

Кармановский Клешня во всем сознался. Он возвратил деньги, ограбленные у артельщика, и рассказал, как производил обыск с порточинцами в яблочном саду у человека с собачками. Продиктовал писарю список вещей и денег, отобранных у клоуна, но возвратить их не мог: