Мир приключений, 1927 № 11 - [14]
— Не продаст, — решил я, — куплю у нее все груши, а мешки заполучу.
Дело устроилось, впрочем, проще, чем я думал.
Правда, моя просьба продать мне мешки произвела на лавочницу приблизительно такое же впечатление, как в свое время Коробочку предложение Чичикова уступить ему мертвые души… В конце концов однако мы все же сошлись в цене, мешки оказались в моих руках.
Целых два дня мне пришлось потратить на приведение их в порядок, но если бы я потратил еще столько же времени, я об этом не пожалел бы…
Рукопись оказалась не то дневником, не то летописью, которую вел священник местечка Минковцы Подольской губернии. За хронологией Минковецкий летописец не очень, по-видимому, гонялся, но все же ее можно установить вполне точно, это — конец XVIII и начало XIX века.
Вот первая запись:
«…Року божьего 1783. Прибыл к нам на жительство владелец имения граф Игнат Сцибор Мархоцький… Сказывают, он женился на незнатной особе и потому иначе в других местах ему жить невозможно… Сказывают, что»…
Дальше две строки тщательно густо зачеркнутых…
Без всякой даты, но очень подробно записана беседа с графом Мархоцьким:
«…Когда я вошел в покои, именуемые кабинетом, то, по обычаю, хотел перекреститься… Одначе, того…
Сколь я ни смотрел по углам, образов, ниже самого маленького, не оказалось. А граф, видя недоуменное лицо мое, изволил громко рассмеяться…
— Образов ищете, отец? — спросил.
— Именно, говорю, ваше сиятельство…
— А вот… Разве не видите?..
При этом он показал два, подлинно на стене висевших изображения. На одном я узрел не то бабу, не то бритого догола мужчину, с длинным острым носом и пронзительными глазами, а на другом человека, тоже ничего божеского в себе не имеющего. А граф смотрит и только пуще смеется.
— Или, говорит, отче, не узнаете?
— Може, говорю, римско-католические?
— Угадали, говорит, отче, угадали… Вот это, говорит, святой и преподобный Вольтер, а это, говорит, его преподобие Жан-Жак Руссо.
И повял я, что граф — Вольтерьянец. Тут же достал граф с полки две книжицы и, давая их мне, сказал:
— Вот их евангелия… Не хотите ли почитать?
— Я, говорю, ваше сиятельство, по французскому не обучен.
А он мне:
— Знаю. Но эта российским языком писана.
И как на лице моем явно появились и страх, и трепет, и отчаяние, то граф милостиво изволил книжечку обратно в шкаф поставить.
— Жаль, жаль, говорит… Это великие мудрецы…
— Да ведь, бога, говорю, они не признают…
— А бога, говорит, и нету. А есть только Разум, великий Разум.
И я подумал про себя: „рече безумец— несть бог“… Одначе, промолчал…»
«…Чудит наш граф, ну и чудит… Давеча, на мосту, идола поставили — Цицерон, говорит… В парке и саду — богинь обнаженных… Не знаешь, куда глаза деть… Сказывает садовник, еще выписан языческий бог Юпитер. О, господи, господи. Ужли такой же голый, как и тот, что в саду стоит?»
«…Заходил управляющий, эконом, пан Ружицкий… Жалуется на графа. Обижен.
— Страдаю, говорит, из-за каких-то паршивых хлопов. Слыхали? Никто не смеет называть их уже хлопами…
— А как же, спрашиваю?..
— Ага!. Как же?!. Они, проше пана, у нас — трудящиеся!.. Землепашцы!.. А!.. Распустил паршивых хлопов, прямо сладу нет. Но, погоди, пан Мархоцький, кругом-то ведь паны с головами! Они тебе покажут землепашцев!.. Да… Покажут!.. Эту заразу сразу нужно прижечь… Уже ездили к губернатору. Очень растроил меня пан Ружицкий. И, правда, сам и по церкви замечаю: пахнет чем-то, да…»
«…Пан граф собрал сегодня сход у себя, перед палацом… И то, и се там говорил, и про Францию много… Вольтера своего все поминал. А потом вдруг так и ляпнул: „знайте, говорит, землепашцы, Иван та Степан с той же глины, что и пан“. Так, скажу вам, даже хлопы и те друг на друга посмотрели… и ни гугу. Графу оно ничего, а хлопу не токмо что говорить, а и слушать такие речи небезопасно.
„…Машину печатную привезли… А с нею два немца. Книги, вишь, печатать будем!..“
„…Оглашал, по приказу графа, в церкви манифест: „божьей малостью, мы, граф на Миньковьцах Мархоцький, даруем крестьянам нашим полную волю“… Жидам еще раньше дозволено жить вольно, как и прочим подданным графским. Ицько уже землю приторговывает в нашем Миньковецком королевстве… Ой, и впрямь приходят последние времена“.
Вчера забегал Ружицкий.
— Чорт знает, что только не выдумает граф. Приказал по всей границе своего имения поставить столбы с надписью: „граница владений графа на Миньковцах Мархоцького с царем Русским“… Король Миньковецкий… Прямо король!
— Зачем же это, спрашиваю?
— Наполеон, говорит, идет… Так чтобы знал…
— Ужли, говорю, Наполеон наших Чиньковец не видал?
Смеется.
— На графа, наверно, захочет посмотреть! Другого такого на свете, наверно, нет.
Вот так штука… А вдруг, да, правда, Наполеон?!.»
«Так и думал… Наполеон со двенадцатью языки насилу унес ноги из России. В Миньковцы даже не заглянул».
«1814 год, 25 иулия. Сей день требует подробного описания. Пан Мархоцький справлял по случаю окончания полевых работ обжинки. Народу набралось тысячи. Хлопы, т. е. землепашцы, приехали со всех деревень. Паны тоже. Даже из Бердичева были… Купцов понаехало!
