Мир приключений, 1927 № 07 - [27]
А тут другая бабочка с куревом. Остановился Аким, взял цыбик махры, обмял его, коробочку взял разрисованную.
— Сколько дать? — спрашивает.
А баба с корзиной как стреканет за угол — аж спички во все стороны посыпались.
Подобрал Аким спички — три коробки, — пошел дальше. Папиросу закурил— наслаждается.
— Чего это они стрекают? — думает. — Уж не вышел ли декрет, чтобы, все бесплатно? Не иначе…
Умилился Аким удобству городской жизни и даже булочку, как ни жаль было, раскусил и о колбасе подумывает.
А какой-то гражданин вихрастый— цоп Акима за рукав и сапоги в руки.
— Не надо ли, дядя, сапоги? Сносу не будет. Новехоньки. Всего однова только на манифестацию и одеваны. Товар на ять. Бери!..
Отчего не взять. Свои-то у Акима совсем разлыкошились. Повертел сапоги в руках. В пору ли? Как бы не обмишуриться? Присел на приступочек, натянул один — как дома. Стал другой разувать, смотрит на вихрастого гражданина, а у того у самого опорки каши просят и пальцы на волю гулять просятся.
— Чудаки! — думает. — Сам разут, а других обувает…
А вихрастый поторапливает:
— Скорей, скорей, дядя… Ведь в пору, чего колбасишься? — а сам глазищами все по сторонам шмыгает.
Хотел его Аким порасспросить, что, мол, это у них в городу за обычаи такие подходящие, а тот — бочком, бочком, да в какую-то щель каменную и смылся.
Аким даже крякнул от удовольствия.
— Ну, и душа народ! А еще в деревне болтали разное несуразное… Темнота…
Около двое милиционеров остановились — встретились. Папироски закуривают и разговаривают разговоры. Аким к ним. Хотел о декрете справиться, да не вышло. Только о киперации и спросил. Оба кавалера показали рукой напротив. Глядит Аким: бутылок в окне — конца краю нет и все, видать, с градусами. Решил — с устатку. Зашел внутро. А там гражданская очередь и все с билетиками в руках. Девица на какой-то шарманке щелкает — билетики выдает. Скучно показалось Акиму ждать череду, протискался к прилавку, крикнул отпускающему:
— А ну-ка, милачек, цельную…
А тот, вроде, как в бане, — запаримшись.
Билетики у граждан схватывает, на колышек их сажает, то есть, билетики, а гражданам под нос посудины тычет.
— Который ваш талон? — к Акиму обращается.
Вытянул у него Аким из-под рук билетик, показывает. А тот, как бы обидемшись:
— Тут, — говорит, — полтора рубля, чего дать на остальное? Говорите, не задерживайте.
— А чего дашь, мне все одно, али-бо скусно было закусывать.
Отчекрыжил ему отпускающий огромадный кусок сала и вместе с бутылкой под нос сунул. А гражданская очередь протестует.
— Этот, что в руках, без очереди вперся!
— Ладно, мы — дальние, а вы — тутошние, успеете напиться, — обиделся Аким и за дверь.
— Раздолье, а не жизнь, — думает. — Где бы приспособиться пополдничать?
Глядь, а под боком — пивнуха, и рак, ростом с годовалого теленка, намалеван. Ввалился Аким, оглядывается, — все столики заняты, хоть на полу закусывай. А рядом — девица одна, фря этакая, футы-нуты, рака обсасывает и глазком Акиму подмигивает.
— Садитесь за кампанию, — предлагает. Приспособился Аким около. Девица пива ему наливает. Слово за слово — колбасу и сало съели, двадцатку раздавили, пивком разбавили. Аким порядки городские похвалил, про червяков в исподниках помянул без опаски, — чего там, ежели народ последнее с себя отдает.
— Кому, милая, нужны шесть червяков? — спрашивает Аким.
— Никому, красавец, — отвечает девица и по щечке его похлопывает.
Слово за слово — к себе домой девица тянет.
— Не отпущу, — говорит, — я тебя ни в жисть! А за пиво платить не надо. Пойдем, отдохнем. Пошли. Что было — мать честная! И пиво, и водка, и сало, и опять пиво. Аким решил с теткой Домной в Загс’е развестись и в городу у девицы на веки вечные селиться.
Дураки, которые в деревне живут, при этаких городских декретах!
А дале — сомлел Аким, не выдюжил и в сон вроде как бы погрузился. Проснулся от того, что захолодел. Хотел водки спросить, глядь… дома вокруг — вроде, как после землетрясения, — одни трубы торчат. А сам — голяшом, как есть на мусоре нежится. Ни исподников с червяками, ни старых сапог, ни новых, — как есть ни ниточки! Ну, то есть, только в чем мать родила!
Что дальше? А что может быть дальше для человека при этаких обстоятельствах?
ИЗ УСТ В УСТА…
Рассказ Г. Морриса
Перевод К. Залесского
Иллюстрации В. Стивенса
— Как ты сюда попал?
— Через горы.
— С обозом?
— Сначала с обозом, потом один.
— Почему же ты отделился от обоза?
— Была резня.
— Индейцы?
— Индейцы.
Мальчику было не больше пятнадцати лет. Когда его стали расспрашивать о дальнейших подробностях, он весь затрясся, закрыл рукой глаза, точно защищаясь от ужасного видения, и вскрикнул:
— О, господи!
Он или не мог, или не хотел рассказывать о резне. И охотник, нашедший его в полубессознательном состоянии, и умирающим от голода, подавил в себе всякое любопытство и оказал первую помощь пострадавшему.
В конце концов, мог бы подумать охотник; — одна резня всегда похожа на другую: неожиданные боевые клики, выстрелы, проклятья, стоны, сорванные с живых и мертвых скальпы, горящие в ночи повозки — молчание…
История потока людей, хлынувшего в Калифорнию за золотом и следовавших за тем лет, до самой постройки Соединенной Тихоокеанской железной дороги, полна кровопролитий.
