Мир приключений, 1926 № 08 - [17]
— Клянусь всемогущим богом…
— Дело очень большое, уверяю вас. Я вам верю. Но… все-таки я прошу вас… Принесите присягу, дайте торжественно самую большую клятву, как полагается по вашей вере.
Вайнтрауб внимательно посмотрел в лицо Николая, медленно поднялся с места, зажег пятисвечник, надел талес[9] и комната огласилась торжественной клятвой на древне-еврейском языке.
Волнуясь, Николай рассказал Вайнтраубу все, посвятил его во все подробности выработанного им плана спасения брата.
Старик задумался. Дело было нелегкое, рискованное… Смущал не только денежный риск… Само по себе дело было такого характера, что ему, особенно еврею, было небезопасно за него браться. Но, ведь, шло дело о спасении человека, не просто офицера, а человека, который шел против царя… Шел с людьми, которые все же хотели сделать что-то такое, после чего и ему, Вайнтраубу, и всем евреям, так много страдавшим от давивших их властей, стало бы легче… И, кто знает, может быть, если он поможет этому офицеру, этому бунтовщику уйти от виселицы… Может он еще и сделает то, что хотел сделать…
— Хорошо, — сказал он… Видно так богу угодно, если он направил вас, господин офицер, к Вайнтраубу. У меня таких денег нет, но мне верят… К вечеру я их достану…
— Как вас благодарить!..
— Вам не надо меня благодарить… Пусть это будет — моя… моя мицве. Мицве — это доброе дело, которое завещает бог сделать каждому еврею… Будет сделано… Зайдите вечером…
Вайнтрауб сдержал слово. Часы не пробили еще восемь раз, как четыре тысячи ассигнациями были уже в руках офицера. Он написал расписку. Вайнтрауб не то жалобно, не то насмешливо пожал плечами, усмехнулся, посмотрел на офицера и сказал:
— Ну, пусть будет для порядка…
На отдачу этих денег он, повидимому, не рассчитывал. Николай, запрятав их в карманы сюртука, быстро направился в госпиталь…
— Только бы Браун не умер раньше времени, — сидело у него в голове.
В госпитале все шло своим порядком. Фельдшер и служителя, получив в задаток крупную сумму, ждали только минуты, когда можно будет приступить к исполнению плана…
Еще полчаса, умирающего Брауна понесут в ванную… а на его место вернется выздоравливающий Нертовский.
Но тут осторожному фельдшеру бросилась в глаза одна подробность.
— Ваше высокородие, — доложил он доктору, — как быть с серьгой?..
— С какой серьгой?..
— Да в ухе, у Брауна, которая?..
Действительно, о серьге не подумали. Между тем серьгу эту, которую носил всегда Браун, наверно, заметили и комендант, и карауливший арестанта полковник, и многие другие. Припомнилось, что даже разговаривали о ней. Удивительно было, что офицер с серьгой!..
— Да, серьга эта… того, — сказал доктор. — Нужно будет как-нибудь взять ее у одного и прицепить другому.
Попробовал было фельдшер — не может вынуть серьги из уха больного… Вросла, что ли… Попробовал и сам доктор… Ничего не выходило… крепко засела.
А оставить серьгу — погубить и арестанта, и себя… Что делать… Ничего другого не оставалось, как просить все того же Вайнтрауба… Он, только он один и мог помочь. Он — ювелир, он это сделает.
Когда Николай явился к нему с этой новой просьбой, старик, к его удивлению, отнесся к делу совершенно спокойно.
— Что ж, — только сказал он, — пусть исполнится судьба… Идем!..
Надев шубу, он вместе с Николаем пришел в лазарет. Прошли черным ходом. Подождали. Вайнтрауба ввели в ванную.
— Ну, — даже сострил он, — чем-таки я не доктор? И разве из часовщика не может выйти хирурга?
Больному Брауну дали снотворный порошок… Не прошло и пяти минут, как могшая стать роковой серьга оказалась в ухе арестованного, а своеобразный хирург, спокойно закутавшись в шубу, возвращался домой, где не без тревоги ждала его с вечерним чаем красавица Лия, сердцем чуявшая, что в доме творится что-то необычайное, что ее добрый отец делает что-то для нее непонятное, наверно хорошее, но страшное… Иначе, почему бы так часто прибегал к нему этот офицер? И почему у этого офицера такое тревожное лицо, такие глаза?
На другой день утром доктор официально рапортом доложил караульному полковнику, что с арестованным государственным преступником Евгением Нертовским очень плохо…
— …Не чаю, — писал в своем донесении доктор, — чтобы и до вечера дожил…
Встревоженный полковник немедленно, вместе с другими конвоирами, направился к постели умирающего бунтовщика… — хоть бы допрос снять…
Евгений Нертовский, укрывшись одеялом, видел, как мимо его кровати, торопливо звякая шпорами, направлялись к заменившему его Брауну полковник со свитой…
— А, что, — однако шевелилась у вего мысль, — если вдруг Иван Карлович да придет в сознание?..
Эта же мысль не мало волновала и Николая, да и фельдшера, и самого доктора.
В самом деле, ведь, чего не бывало и не бывает!.. Вдруг этакое просветление. Одна минута, а может погубить все и всех. Преступник-то, ведь, государственный!.. Его величество государь император сам ведет следствие по этому делу…
Тревога, однако, оказалась напрасной… Умирающий с трудом открыл глаза, но как его ни спрашивали, как к нему ни приставали, он не произнес ни единого звука.
