Мир пауков: Башня. Дельта - [7]

Вот почему за все время странствия, пока Найл попеременно то болтался в корзине у матери за спиной, то мелко трусил рядом с ней, ощущение неизбывной радости не покидало его. Рассказывая семье о новом доме, отец ввернул слово «плодородный», и Найл живо вообразил местность, изобилующую цветами, деревьями и мелкими животными. В нем воспрянуло ожидание бесконечной череды чудес, одно восхитительнее другого. Умей отец Найла, всю жизнь проживший в пустыне, читать мысли сына, он бы лишь печально покачал головой.

В полдень, когда безжалостный зной стал нестерпимым, мужчины вырыли в песке ямы и накрыли их зонтами, присыпав сверху песком. В нескольких сантиметрах от поверхности песок был сравнительно прохладным. Отсюда меньше мили оставалось до изъязвленных ветром каменных столбов, где можно было найти прибежище, но при эдакой жаре нечего было и думать до них добраться. Истекая потом, Найл вместе с отцом и матерью забился в одну из этих ям; чтобы как-то унять жажду, они сжевали по сочному клубню. Найл ненадолго вздремнул, и снились ему опять цветы и бегущая вода. Затем продолжили путь.

Ветер переменил направление, повеяло будто бы прохладой. Ткнув пальцем в сторону, откуда дул ветер, Найл спросил отца:

– А там что?

– Дельта, – ответил Улф.

Голос был усталым и бесцветным, но было в нем нечто, заставившее Найла вздрогнуть.

К месту, окончательно выбившись из сил, добрались за час до сумерек. Первое, что приковало взор Найла на новом месте, были верхушки акаций на горизонте и исполинский разляпистый кактус. Прежде Найл деревьев не видел никогда, слышал о них только по рассказам отца. Когда подошли к месту, мальчик разочарованно обнаружил, что никаких цветов там нет, равно как и плещущейся воды, о которой так мечталось. Собственно, была лишь голая каменистая земля, присыпанная тонким слоем песка. Местами из нее торчали блеклые пучки травы, кусты креозота и окустья травы альфы, виднелись валуны и обломки скал. Лишь древовидный кактус юфорбия, увенчанный темно-зелеными листьями, несколько оживлял монотонную картину. В отдалении возвышались все те же непривычные глазу колонны красного скального грунта, а сзади, с южной стороны, на горизонте вздымалась отвесная стена плато, восходящая ввысь словно горная цепь. Несмотря на всю унылость, этот пейзаж был, безусловно, интересней и разнообразнее, чем бесконечные песчаные дюны, окружавшие их прежнее жилище.

Навстречу им вышли Джомар и Вайг. Горловина пещеры выходила в другую сторону, но Джомар угадал их приближение с той безошибочной четкостью, какую жители пустыни воспринимают как нечто само собой разумеющееся. Это смутное угадывание постороннего присутствия нельзя было назвать телепатией, но для них оно являлось таким же естественным, как чувство слуха.

В еще же большей – и пугающей – степени этим чувством обладали пауки-смертоносцы.

Джомар двигался с большим трудом. Задетое челюстями жука-скакуна бедро распухло, словно диковинная черная тыква. Вайг обработал рану тертым корнем дьяволова листа, росшего неподалеку, – растения с мощными целебными свойствами. Но восстановить рассеченную мышцу оно не могло, и Джомар до конца своих дней прихрамывал.

В тот вечер у них был пир; по крайней мере, людям, едва одерживающим верх в извечном поединке с голодом, такая трапеза казалась роскошной. Вайгу удалось прибить крупное млекопитающее вроде белки и поджарить его, выложив тушку в полдень на раскаленные солнцем камни. Найл раньше вообще ничего подобного не пробовал. Ели еще плоды кактуса, желтые и терпкие, пили кактусовый сок. Было ясно, что, несмотря на кажущуюся скупость, в здешних окрестностях водится куда больше живности, чем на прежнем месте обитания возле плато. И конечно же (это тоже было ясно всем), опасностей здесь тоже куда больше. В этих местах водились песчаные скорпионы и жуки-скакуны, полосатые скарабеи с ядовитым жалом, тысяченожки и серые пауки-пустынники, не ядовитые, но очень сильные и проворные: минута – и человек уже с головы до пят опутан клейкими шелковистыми тенетами. Пауки служили добычей осе-пепсис либо осе – убийце тарантулов, созданиям не крупнее человеческой руки, парализующим хищников ядом и потом использующим их как живую кормушку для личинок. И конечно же, практически все обитатели пустыни – насекомые и млекопитающие – служили добычей громадной фаланге либо пауку-верблюду – жутковатой на вид, похожей на жука твари с огромными челюстями. Последний передвигался с такой скоростью, что невольно напрашивалось сравнение с перекати-полем, гонимым через пустыню сильной бурей. Довольно странно, но не было случая, чтобы пауки-верблюды нападали на человека. Наблюдая за ними, Найл проникался впечатлением, что те относятся к человеку с каким-то скрытым благодушием, воспринимая людей не то как союзников, не то как ровню. И спасибо на том: их челюсти-пилы могли раскромсать человека напополам.

В течение многих недель после того, как они перебрались в новое жилище, Найла невозможно было оттащить от выхода из пещеры, откуда он наблюдал за снующими мимо существами. Не сказать, чтобы их было так уж много (в пору дневной жары обитатели пустыни прячутся по своим щелям), но ребенку, выросшему в норе с видом на безотрадно унылые песчаные дюны, это был словно живой калейдоскоп. Многих насекомых он научился различать просто по звуку. Так, он мог в первую же секунду отличить скорпиона или паука-пустынника от жука-скакуна или тысяченожки. А заслышав шелест паука-верблюда, понимал, что можно без всякого страха выбираться наружу: всевозможные неприятели спешат спрятаться кто куда.