Мир открывается настежь - [55]

Я слушал его и, грешным делом, подумывал: уж не свихнулся ли бедный прапорщик, ибо на плута он меньше всего похож. Но вскоре и меня увлекла фантастическая идея Ройбула. Он смотрел с такой надеждой, высказывался хотя и странно, но столь логично, что сомнения мои пропали. Отливка пушек, снарядов из новых сплавов, сверхпрочных и в то же время на диво легких! Строительство светлых, солнечных городов, в которых будут жить люди социалистического государства!.. Но разве я мог что-то обещать прапорщику Ройбулу.

— Зайдите через день, — сказал я, провожая его до двери. — Я поговорю со специалистами и членами военного совета…

Отзывы лабораторий, мнения опытных товарищей были настолько интересны, что мы пошли к Николаю Ильичу Подвойскому. Ройбулу выдали три миллиона рублей и направили прапорщика в Среднюю Азию для постройки небольшого опытного завода…

Нет, жаловаться Юреневу на то, что нынешняя работа моя не имеет смысла, не приходится. И все-таки я буду настаивать на своем. Ведь неспроста же так разволновал меня Николай Ильич, когда, приглушая свой могучий голос, вслух мечтал о новой армии. Он говорил, что новая армия прежде всего должна быть добровольной, из самых передовых и наиболее сознательных рабочих и крестьян, чтобы она, если придется воевать, знала, за что воюет и что защищает.

Я много думал над словами Подвойского и вполне сознавал, что армия нового типа уже создается там, на фронтах, и мне вовсе не пристало посиживать в сторонке, наблюдая эту кропотливую глубинную работу. Совсем недавно был я гостем на Первом Всероссийском съезде военных комиссаров и поразился, как беспомощны некоторые из них и политически и практически. А в тылу на искусственно созданных должностях сидят деловые, опытные ребята, всеми силами стараясь приподняться, чтобы не зарасти белесым мохом, как этот вот лобастый камень.

«Вот о чем нужно сказать Юреневу», — решил я и, стараясь не затоптать муравьев, направился к лавре.

Солнце наискосок пробивало лес; кончики хвойных иголок казались раскаленными, листья лип вспыхивали, будто зеркальные, розоватым теплом наливались стволы берез. Над головой ворчливо пролетали мохнатые жуки, а высоко в зеленоватом небе над куполами Успенского и Троицкого соборов охотились пискливые стрижи, предвещая погожую ночь.

2

Юренев принял меня суховато. За дверью кабинета толпились военные, какие-то подозрительные котелки, густо дымили самокрутками рабочие. В кабинете, если так можно было назвать почти голую комнату с обшарпанным столом и разнокалиберными стульями, тоже клубился махорочный туман, и лицо начальника бюро военных комиссаров, измятое усталостью, казалось зеленоватым.

— Товарищ Юренев, вы, конечно, были на съезде военных комиссаров… — начал я, покрепче усаживаясь против него на скрипучий стул.

— Был, но с какой стати вас это интересует?

— Слышали, как военком Беломорского военного округа сам признался, что малограмотный и беспартийный? Он не мог даже толком рассказать, что в его округе делается. Надо немедленно укреплять фронт такими людьми, которые не только преданы революции, но и могут разобраться, в чем она нуждается, как ее защищать…

— Спасибо за совет, — насмешливо прищурился Юренев. — А кто вы такой и почему думаете, что мы здесь ничего не соображаем?

Я объяснил; Юренев поморщился, постучал ладонью по вороху бумаг и тут же вытер ее платком, словно прикоснулся к чему-то липкому.

— Вы, товарищ Курдачев, уже поставлены на важную военную работу. Без согласия военного комиссара я никуда послать вас не могу.

— Согласие будет. Вы же знаете, что вместо девятнадцати членов совета в ГВИУ останутся лишь трое; остальных можно отпустить на фронт.

— Тогда так и договоримся; как только освободитесь, приходите ко мне.

— Позвольте! — воскликнул я, заметив, что Юренев притягивает к себе бумаги.

— Не позволю. Не будем задерживать людей, пришедших ко мне по делу. До свидания.

«Ну, мы еще посмотрим, каким будет это свидание», — усмехнулся я про себя и зашагал к двери.

— Постойте, Курдачев! А что у вас с ногой, почему хромаете?

— Да так, пустяки, — досадуя, что Юренев все-таки заметил, пожал я плечами, — после ранения не успела зажить.

— Очень хорошо. Когда будете свободны и вылечитесь, будем решать, где ваше место…

Семьдесят километров от Москвы до лавры — не так уж далеко. Часа за три поездом доберусь. Но сначала надо сходить в военный комиссариат и похлопотать об освобождении от должности. Юреневу нечем будет крыть. Буду стучаться к нему до тех пор, пока не допеку.

— Проверяете, у кого крепче нервы? — воскликнул Юренев, когда я в третий раз устроился против него на стуле. — Что вы от меня хотите?

— Все того же: отправки на фронт. В военном комиссариате к просьбе моей отнеслись вполне разумно.

— Но что вы будете делать с такой ногой? Там возиться с вами некому да и некогда! Не мешайте мне работать, Курдачев!

— Я тоже хочу работать и имею на это право.

Мы уже стояли нос к носу, разглядывая друг друга. Видимо, Юренев упирался теперь из принципа. Что ж, я тоже умею поставить на своем. Пусть ждет меня завтра, пусть прислушивается, не хромаю ли я по коридору.