Мир одного дня - [54]

Хрипло дыша, Дунский повернул, зная, что должен выбежать на мостовую до того, как Кастор подберет пистолет убитого уборщика. Он обогнул фургон как раз в тот миг, когда Кастор тянулся за оружием из-за заднего колеса. Дунский налетел на него, сбил с ног и сам упал сверху.

Из груди Кастора с шумом вырвался воздух. Где-то ниже по улице опять ударила молния. Кастор ухватил запястье Дунского и свирепо вывернул его. Пистолет выпал, но Дунский и не пытался его поднять. С криком он схватил Кастора за горло.

— Теперь ты в моей власти! — провизжал тот. — Никто не смеет отрекаться от Бога!

Кастор задыхался, но тоже вцепился в горло Дунскому. Тот отпустил врага, вырвался сам, поднялся на ноги, опередив Кастора, и снова повалил его. Ухватил его за шею, тряхнул и ударил им о стенку фургона. Кастор обмяк. Держа его одной рукой, Дунский раз за разом бил его ребром ладони по челюсти, одновременно молотя его затылком о фургон.

Наконец, обессилев, дыша так, будто весь воздух исчез с лица Земли, он уронил Кастора на мостовую.

Бог умер.

Дунского трясло. Он охотно остался бы лежать на улице, отдавшись на волю ливня и молний. Улица казалась ему самой лучшей постелью в мире, самой желанной и самой необходимой. Но… всегда найдется какое-нибудь «но» — он не мог сделать то, чего так хотел.

Из дома рядом и из дома напротив выходили люди, несмотря на потоки дождя и на молнии, хлещущие поблизости.

Кто-то уже, наверное, вызвал органиков. Надо уходить, да поскорее.

Дунский поплелся к кабине, вернулся за пистолетом, потом вернулся еще раз и подобрал сумку, которая свалилась, когда он кинулся на Кастора. Подобрав пистолет уборщика, он поставил его на ПЛАМЯ и выжег шею Кастора с отпечатками своих пальцев. Закрыл заднюю дверцу, устало взобрался на водительское сиденье, дыша так, точно ему резали горло ножом, и уехал.

Никто не пытался его остановить.

Сначала он хотел свернуть налево на Западную Четвертую, чтобы свидетели сказали органикам, что он поехал туда, но передумал. Оттуда слишком близко до Шеридан-сквер, где всегда дежурят органики. С Джонс-стрит он повернул направо, проехал Корнелия-стрит и пересек мост над каналом Кропоткина. Фургон надо бросить как можно скорее, но сначала надо спрятать где-то Сник. Это главное.

Глава 19

Проехав скверик на Западной Четвертой к востоку от канала, Дунский увидел за собой фары. Он слишком устал, чтобы ругаться. Патрульная машина? Возможно. Он не мог даже вылезти из фургона и удрать. Сейчас его догнал бы даже восьмидесятилетний старец. Машина поравнялась с ним, водитель опустил окно и что-то крикнул ему. Слова заглушил раскат грома, да и окно справа от Дунского было закрыто. Дунский опустил стекло и в свою очередь прокричал вопрос. Водитель был в штатском, и машина не имела опознавательных знаков. Это еще не означало, что двое на переднем сиденье — не органики, но если это патруль, то почему они не включили оранжевую мигалку? Возможно, это иммеры, посланные ему на помощь.

Дунский остановился и подождал, пока они подойдут. Они все-таки были органики, но одновременно и иммеры, отряженные его увезти. Человек у дома напротив предупредил Тощего, что Дунский не ушел, как ему было приказано. Эти двое уже ехали забрать его, когда центральная станция направила их на ту же Джонс-стрит. Кто-то сообщил о перестрелке.

— Я вам потом расскажу, что случилось, — сказал Дунский. — А сейчас перенесите каменированную женщину в свой багажник. Фургон я оставлю здесь.

Женщина, напарница водителя, сказала:

— Нам приказано доставить тебя к нашему начальнику.

Дунский выключил мотор и фары и вылез. Женщина помогла мужчине вынести Сник. «Совсем забыл», — сказал Дунский и вытер руль и дверную ручку своим носовым платком. Потом забрался на заднее сиденье патрульной машины и лег. Хлопнула крышка багажника, и двое иммеров тоже сели в машину.

— Может, и его положить в багажник? — сказала женщина.

Мужчина не ответил. Женщина сказала что-то в рацию-часы так тихо, что Дунский не расслышал. Это не органическая частота, подумал он. Водитель направился в сторону Вуманвэй, и навстречу им попались две патрульные машины, ехавшие на запад с воем сирен. Машина иммеров проехала на север по Вуманвэй, свернула вправо на Восточную Четырнадцатую, потом налево на Вторую авеню. Сразу за Стьювезант-сквер она остановилась перед многоэтажным домом. Дунский знал этот дом — он был похож на Тадж-Махал в уменьшенном виде. Здесь проживали высокие правительственные чины и помещались разные конторы, магазины, эмпаторий, ресторан и спортивный зал. Должно быть, ситуация действительно критическая, если совет не нашел иного выхода, чем привезти его сюда.

Мужчина остался в машине послушать, что передают по органическим каналам, а женщина повела Дунского по широкому мраморному коридору мимо каменированных тел элегантно одетых чиновников, некогда ступавших по этим кулуарам власти. Некоторых следовало бы пропылесосить. Они подошли к лифтам, и женщина сказала в стенную полоску:

— Он здесь.

— Пусть поднимется один, — произнес глубокий мужской голос. — Отправьте его и возвращайтесь на свой пост.

— Да, ум, — ответила женщина и не ушла, пока Дунский не вошел в кабину и дверь не закрылась за ним. Он поднялся под самый купол, вышел в роскошно отделанный, устланный ковром холл и сказал ожидавшему там человеку: «Дунский». Тот кивнул и проводил его до двери с двумя именами на табличке: Пит Эссекс Вермейлен и Миа Оуэн Барух. Дунский знал эти имена, хотя ни разу не встречался с их обладателями. Это были его троюродные брат и сестра: Вермейлен с отцовской стороны, Барух — с материнской. Дунский всегда предполагал, что они иммеры, раз приходятся ему родней, но до сих пор не имел случая в этом убедиться.