Мир не в фокусе - [6]

След становился все бледнее, и сейчас, спустя несколько недель, оставался лишь легкий намек на тот синяк, что красовался на моем плече, но дружеские похлопывания моих всегдашних недоброжелателей, поздравлявших меня сегодня с забитым вслепую победным голом, несколько оживили воспоминания. И если мое лицо расплывалось в улыбке, то вовсе не потому, что я забил гол, как думали они (своим успехом я был обязан везению, порыву ветра, неуклюжести вратаря и отнюдь не обольщался на сей счет), улыбался я потому, что несколько недель тому назад стал тем, кто я есть, и вот теперь сижу на скамейке, раздевшись по пояс, склоняюсь над сумкой и ищу несуществующий тюбик с мазью в надежде, что кто-нибудь заметит мою отметину и отпустит игривое замечание, не оставляющее сомнений относительно ее происхождения. Но никто, даже Жиф, с которым я сыграл два-три испытательных матча, прежде чем меня определили в эту команду неудачников, ничего не заметил, и, вконец раздосадованный, я оделся, наспех умывшись под краном.

Для меня и речи не могло быть о том, чтобы мыться в общем душе, выставляя напоказ свое тело, подобно тем одноклубникам, которые как ни в чем не бывало разгуливали нагишом, вспоминая самые острые и стратегически важные фазы игры, пока я, зарывшись головой в сумку, делал вид, что разыскиваю мазь. Можно было подумать, что они, пользуясь моментом, хотят представить на всеобщее обозрение аргументы совсем иного рода, но нет — выглядывая из своей сумки, я не обнаруживал ничего из ряда вон выходящего, внушавшего беспокойство, и тогда охотно соглашался с тем, что после сегодняшнего исторического гола мне следовало бы чаще бить с дальней дистанции. Посмотри-ка, ты ничего не видишь вон там, у меня на плече? Тебе ни о чем не говорят глубоко отпечатавшиеся на теле следы зубов. Помнишь ли ты сказку про Золушку и ее башмачок? Так вот, если к этим отметинам ты будешь прикладывать по порядку все зубки на свете (для простоты — всех двадцатилетних особ женского пола, замеченных в наших краях), то разыщешь те, которые совпадут с отпечатками на твоем плече. К твоему сведению, а также ради удовольствия произнести лишний раз ее имя, я скажу: эта зубастая прелестница зовется Тео. Ах, ты и понятия не имеешь о том, кто такая Тео? Ну и вали отсюда, демонстрируй свое потрепанное мужское достоинство в другом месте.

А может быть, они просто не пожелали одарить меня словом, которое возвело бы меня в ранг мужчины. Между тем след от зубов Тео за эти недели поочередно сменил все цвета радуги, переходя от красного к синему, от желтого к фиолетовому, и уже приближался к обычному цвету кожи; ранка почти зажила, и одобрительные похлопывания бередили ее, будто впрыскивали новую дозу воспоминаний о ночи моей любви.

Тео не застала меня врасплох, прежде чем впиться в мое плечо, она предупредила, чтобы я остановил ее, если она слишком разойдется, но я воспринял ее укус как Божью кару, как своего рода ордалию, и не пикнул бы, даже если бы она прокусила кожу насквозь и вырвала кусок плоти из моего плеча. Да так бы все и было, не добейся она своего. Уже потом, чтобы загладить свою вину, на месте укуса она запечатлела невинный поцелуй и мельком осведомилась: «Тебе не было больно?» — «Что ты, моя нежная Тео», — ответил я, а сам провел рукой по плечу, проверяя не идет ли кровь.

Жиф был слегка разгорячен своим выступлением на общем собрании, где обсуждались лозунги, с которыми предстояло выйти на студенческую демонстрацию. Он не вытерпел и бесстрашно ринулся в бой. В ходе словесной баталии товарищи, которым не понравились властные интонации, прозвучавшие в выступлении Жифа, обвинили его в тайной приверженности консерватизму, а также пособничестве международной финансовой олигархии (его-то, нищего сироту и единственного из всей компании истинного монго-аустениста). Это заметно охладило его революционный пыл, заставило взглянуть на «общее дело» со стороны, и тут он весьма кстати вспомнил, что его жизненные интересы не сводились к партийной работе.

В деревне, где жила его бабушка, Жиф возглавлял спортивный клуб Амикаль Логреен, он развернул там вербовку новичков — очевидно, в пику товарищам, которые упрекали Жифа в том, что его работа в клубе — опиум для народа. Мы вновь сошлись с ним, встретившись после долгого перерыва, и у него вошло в привычку приходить ко мне в студенческое общежитие и (за бутылкой пива, которую он приносил с собой) посвящать меня в свои бесчисленные планы, при всяком удобном случае напоминая, что я согласился написать музыку к его будущему фильму и он рассчитывает на меня. В сущности, наши беседы были однонаправлены, как улица с односторонним движением, и он оттого пристрастился к ним, что находил во мне идеального слушателя. Даже обнаружив однажды на моем столе отрывки из объемного сочинения — пьесы, в которой я изобразил некоего двойника Артюра Рембо и толковал о невозможности его возвращения, — он не задал мне ни единого вопроса. И тогда с грустью и благодарностью я вспомнил Тео: только она одна проявила интерес к моему Жану-Артюру, а он, лишившись единственной поклонницы, пребывал теперь между жизнью и смертью, словно погруженный в глубокий сон, в ожидании прекрасной принцессы, которая придет и разбудит его поцелуем.