Мир на Востоке - [56]

И вдруг она произнесла тихо и задумчиво, больше обращаясь к самой себе, чем к нему:

— Ты помнишь Люцифера?

— Да, это тот герой, который спустился все-таки с облака двух тысяч. Он еще давал тебе читать стихи Флеминга.

— Нет, с ним у меня ничего не было.

— Брось, Ульрика. Я ведь тебя столько раз мучил этими вопросами. Я очень сожалею, Рике, о своей глупой ревности.

И все-таки что-то его кольнуло в этой короткой фразе, ему не понравилось, как она подчеркнула: «с ним».

— А тебе никогда не приходило в голову, что я спала с кем-то другим…

Ахиму показалось, что ноги у него налились свинцом, он побледнел. Он молчал, и каждое ее слово гудело в его голове. Даже потом, спустя недели, он не мог понять, не мог смириться. Ульрика, которую он всегда считал святой…

После этого признания он почувствовал такое отвращение! Нет, больше он никогда не сможет ее коснуться.

Прошло несколько мучительных минут, пока он наконец выдавил:

— Нам придется развестись…

Это был какой-то студент из Цвиккау. Ульрике ведь было уже двадцать три, и она не хотела оставаться до конца своих дней монахиней. На студенческом балу она выпила немного вина, познакомилась с парнем, который показался ей симпатичным.

— Замолчи! — Ахим почти застонал.

Он был в ярости. Казалось, он сейчас задохнется. Он не мог больше видеть ее. Прочь отсюда.

— Ну а твои девицы в Лейпциге? — спросила она. — Думаешь, мне не было больно, когда я о них узнала?

Да разве они для него что-нибудь значили! Все это было не настоящее, сплошной эрзац. Но Ульрика… Ульрика! Она была его женой, в ней он видел воплощенную чистоту. А она ему, оказывается, лгала. И могла жить с этой ложью…

— Нужна честность, — произнесла она тихим дрожащим голосом. — У нас не будет тайн друг от друга, мы не будем предаваться иллюзиям и все же попытаемся сохранить нашу любовь.

— Почему же ты тогда, сразу, не сказала мне правду?

— От страха тебя потерять.

Нет, думал он, ничто не повторяется… Теперь хотелось только одного — бежать отсюда. Иначе он может сорваться, сказать ей что-нибудь грубое, даже ударить. Разрыв, развод… И что тогда? Может он вообще представить свою жизнь без нее?

Ахим встал, вышел в коридор и стал натягивать плащ. Он не мог произнести ни слова. Губы пересохли, язык во рту не ворочался. Он чувствовал себя таким опустошенным…

Ульрика выбежала за ним. Ахим уже стоял на пороге, но она вцепилась в него и с плачем умоляла:

— Пожалуйста, Миха, не бросай меня. Только не оставляй меня сейчас одну…

Часть вторая БЛИЗКОЕ И ДАЛЁКОЕ

ПЕРВАЯ ГЛАВА

В купе следовавшего в Айзенштадт поезда сидел человек на вид немногим больше тридцати, крепкого сложения, со светлыми усами и бородкой на круглом лице и столь же светлыми, хотя уже явно поредевшими волосами. В вагоне было не топлено, и он сидел, плотно запахнувшись в пальто, не сняв перчаток, что доставляло ему неудобство всякий раз, когда нужно было перевернуть страницу книги, которая лежала у него на коленях.

Ехать предстояло около двух часов, и даже это короткое время ему не хотелось тратить даром. Просто глазеть в окно, наслаждаться видом покрытой снегом равнины — это он всегда считал занятием совершенно бессмысленным. Мир — это стало его главным принципом со студенческих времен — надо постигать не эмпирически. Сначала теоретически, а потом практически. Книга, которую он читал, называлась: Избранные произведения, т. 1. Это был томик в темно-синей обложке с красными буквами, на корешке было написано имя автора: Мао Цзэдун. Статья называлась «Относительно практики».

Пассажира звали Франк Люттер. Переждав особенно сильную тряску, он взял лежавшую рядом линейку и шариковую ручку и подчеркнул в тексте фразу, которую счел важной: «Мы боремся против консерваторов в наших революционных рядах, так как их идеи не идут в ногу с изменяющейся объективной обстановкой, что проявлялось в истории в виде правого оппортунизма. Эти люди не видят того, что борьба противоречий уже продвинула объективный процесс вперед, а их познание все еще стоит на прежней ступени…»

Аккуратно подчеркнув цитату, он еще и на полях поставил жирный восклицательный знак. Но хотя он и увлекся книгой, он не был настолько хладнокровен, чтобы время от времени не думать о том, что ему предстоит.

Он увидится со своими друзьями: Ахимом Штейнхауэром и Эрихом Хёльсфартом, которых не видел пять лет. Теперь он встретится с ними — этого не скроешь — уже не как самый удачливый из троицы, а как человек, недавно подвергшийся резкой критике, еще окончательно не оправдавшийся. У него было такое чувство, будто его ощипали и бросили на сковородку, но поджарить не успели. С другой стороны, он надеялся, даже был в этом уверен, что выпутается из сложной ситуации. И он почти с радостью предвкушал, как увидит их озадаченные лица. Привет, ребята, это я, ваш старый приятель Франк. Земля круглая, вот и встретились…

Наконец он захлопнул книжку, сунул ее в портфель и все-таки уставился в окно. Но лишь для того, чтобы обдумать ситуацию.

С Хёльсфартом, если быть честным, их давно уже ничто не связывало. Последний раз тот был у него на свадьбе, но это лишь сентиментальный жест, он пригласил его по старей памяти.