Мир на Востоке - [58]

Он и сам сомневался в том, что эти занятия можно назвать научными. Нет, Штейнхауэру легче. Он писал свои статьи по конкретным поводам и таким образом участвовал в жизни своего Айзенштадта. Франк даже завидовал ему. Ничего не оставалось, как пойти к научному руководителю, профессору Нидерхалю, и попросить об отсрочке.

Ильза теперь не скрывала своего недовольства. «Ты опускаешься, — говорила она, — ты стал пить, и, если так будет продолжаться, тебе никогда не защититься».

Он действительно пил, незаметно, постепенно привык к алкоголю. Бывали дни, когда ему казалось, что без этого допинга он не сможет сформулировать ни одной фразы. Когда он читал написанное на трезвую голову, приходилось все выбрасывать в корзину. К упрекам жены он не хотел прислушиваться: что понимает Ильза в его трудностях? Разве она писала диссертацию? Ему все время казалось, что он идет по тонкому льду и вот-вот провалится. Когда он садился за машинку, вся теория начинала казаться ему просто кашей. У него было такое чувство, что он должен, как между Сциллой и Харибдой, лавировать между Сталиным и Лениным. Он был сыт идеологией по горло и хотел только одного: поскорее защититься.

Однажды после партийного собрания, на котором его критиковали, он напился с приятелями в какой-то пивной, потом купил еще бутылку и выпил ее по дороге. Что было дальше, он не помнил, как будто вырезали кусок из фильма. Утром Ильза подняла панику. Она позвонила на факультет, выяснилось, что он и на семинарские занятия не явился. Обеспокоенное начальство сообщило в полицию. Во время прочесывания одного из городских парков уже поздним вечером Франка нашли служебные собаки. Он не мог даже вразумительно ответить, как его фамилия, рядом на траве валялись две пустые бутылки. Установить личность полицейские смогли лишь по документам.

После этого позорного случая Франк отпустил бороду и твердо решил бросить пить.

— Ты должна мне помочь, — говорил он Ильзе. — Без твоей помощи я ничего не смогу…

Ильза понимала, как нужна ему. Она не могла допустить, чтобы он пропал… Но и она еле тянула. Первая беременность была очень тяжелой. А теперь, когда она ждала второго ребенка, ей казалось, что силы совсем иссякли. Кроме почечной недостаточности у нее обнаружили затемнение в легких. Ильза решила, что жить ей осталось недолго, и видела смысл своего существования лишь в заботах о Франке и детях.

— Я твоя добрая фея, — говорила она мужу, — я буду освобождать тебя от всех забот, только защити диссертацию.

— Мы любим друг друга, — отвечал он, — и никогда не расстанемся.

Вскоре Ильзе пришлось прервать учебу. После пятого семестра она забрала документы и стала внештатным сотрудником женского журнала, а потом перешла на постоянную работу в издательство.

А Франк все больше запутывался в своих и не только своих теоретических противоречиях.

— Ты стал похож на паука, — сказал ему однажды профессор Нидерхаль, — который сидит на паутине и жадно ловит каждую муху, откуда бы она ни залетела: с востока или с запада, с севера или с юга.

И повод для такого сравнения у профессора был. В западной печати появилась статья, в которой коммунист с мировым именем писал о том, что теперь не существует единого центра международного рабочего движения. Объективно эта статья была направлена против Советского Союза, но Франк потребовал опубликовать ее хотя бы в одном из университетских изданий, во всеуслышание (именно в связи со статьей о центре международного движения) говорил о том, что в стране неправильно ведется информационная политика и некоторые ответственные товарищи относятся к народу так, будто он сплошь состоит из малых детей. А как же быть университетскому преподавателю, который должен обучать будущих журналистов, должен стремиться к тому, чтобы выработать у них более широкий взгляд на мир? Он не учел того, что и в других странах раздавались в тот момент голоса, призывавшие не к единству, а к расколу партий, да и в Центральном Комитете СЕПГ образовалась группа, попытавшаяся затормозить строительство социализма в республике, чтобы в будущем для объединения Германии не стала препятствием разница в общественном развитии ее двух частей. Франк никак не был связан с этими людьми, слышал только их имена, но против них началась кампания, везде выявляли их приверженцев, и он, сам того не желая, оказался их пособником. Его обвиняли в том, что, подвергая критике информационную политику вообще, он, по сути, стремится лишь к опубликованию той самой вредной статьи с целью распространения тезиса, что теперь не существует единого центра мирового революционного движения. Франк протестовал, возмущался, доказывал свою правоту, но сеть, которой вылавливали отовсюду оппортунистов и ревизионистов, была такая мелкая, что ни одна, даже самая крохотная, рыбешка не могла ускользнуть. В университете работала комиссия из Берлина, она внимательно изучила диссертацию Франка, то есть все, что он успел сделать, Конечно, в незаконченном материале легко было обнаружить незрелые формулировки, спорные идеи и ткнуть в них носом. Вот он пишет, что нельзя устраивать шумиху вокруг таких передовиков, как Хеннеке… А ведь это относится и к советским передовикам, к Стаханову, который своим коммунистическим отношением к труду вписал новую страницу в историю рабочего класса… Франк этого ни в коей мере не отрицал. И все же к нему продолжали придираться, подвергать сомнению каждую формулировку. У него уже не было сил отстаивать свое мнение, и тогда он прибегнул к старому, испытанному средству — к самокритике. С тех пор публичное покаяние стало его уделом.