Мир на Востоке - [52]

Бернд, возвратившийся вслед за Эрихом домой с очередной тренировки, увидел чемоданы и тотчас весело спросил:

— Тебе помощь не нужна, Халька? — Ему казалось очень забавным, что она снова садится за школьную скамью, и ее отъезд он не воспринимал трагично. — Ну смотри, если, когда вернешься, будешь так же «р» говорить — как козодой.

— Козодой? — удивленно переспросила она.

— Ну да, это такая ночная птица. Как луна выходит, она начинает петь: ррри-рро-рри. Ну прямо как ты. Про козодоя мне Миха объяснил, мы его сейчас на речке слышали.

Она потрепала мальчика по белокурой голове.

— Вам без меня трудно придется? Будете скучать?

— Ну конечно, Халька. Я тебя очень люблю, и этот олух Эрих, наверно, тоже.

— Значит, ты не против того, что я опять учиться пошла?

— Я? Я только рад буду. Тогда, может, ты наконец поймешь, как трудно в школе бывает.

Она засмеялась и притянула его к себе. Этот мальчишка просто самим богом ей послан. Такой умный, милый, все понимающий. Глаза ее наполнились слезами.

Бернд уже давно спал, когда Халька сказала Эриху:

— Теперь две недели уж точно не увидимся, — и прижалась к нему.

Эрих отодвинулся.

— Мне не нужно формального исполнения супружеского долга.

Чтобы успеть на поезд, ей надо было встать в четыре утра. А стрелки циферблата уже приближались к двенадцати.

— Я могу и в автобусе выспаться, — сказала она, — это ведь наша первая разлука с тех пор, как мы поженились.

— Нет, — ответил он. — Я ужасно устал. И думать я могу только о том, что творится на комбинате и что ты бросаешь меня.

Вслед за Эрихом и Шиншилла, и Клейнод обнаружили на своих местах записки, где их призывали не идти за «красным дьяволом» Хёльсфартом. «Если вы настоящие пролетарии, уничтожьте того предателя».

Стилистическая ошибка в записках навела криминалистов на мысль, что это связано с особенностями диалекта и что автор, вероятнее всего, из Саксонии. Наконец его удалось раскрыть, он был активным деятелем «СА». Правда, к тому времени он уже успел скрыться на Запад. При обыске у него дома нашли несколько писем из Зальцгиттера — от его помощников, однако выявить их не удалось.

Прошло несколько недель. Эрих жил вдвоем с братом. Они, как могли, поддерживали порядок в квартире, мыли посуду, сами стирали и гладили. Халька появилась только один раз, а Эрих действительно стал часто напиваться по вечерам, не с кем было поделиться, некому высказать свою боль, тоску, свой гнев. Бернд был еще слишком мал, и Эриху не хотелось заражать его своей тоской, он стеснялся обременять и Ахима с Ульрикой, которым, как он заметил, хватало своих забот.

И все-таки перед собранием бригады Эрих постарался взять себя в руки.

— Ну что, ребята? — спросил он подчеркнуто бодрым тоном. — Будем играть в открытую? Станем работать дальше по нашему методу или испугаемся сортирных лозунгов, написанных смотавшейся на Запад сволочью?

— С меня довольно, — заявил в ответ Клейнод. — Я хоть и дал тебе слово, но сейчас ведь кое-что изменилось, верно? Я вам больше не компания. Нет, этот бывший нацист мне тоже не по вкусу. Но как он, думают многие. А я не хочу, чтобы меня считали предателем интересов рабочих.

Кривобокий Бейхель косился то на Эриха, то на Клейнода. Шиншилла побагровел. Жилы на его шее надулись так, словно он, как на соревнованиях, брал на грудь штангу.

Эрих уже знал, что Клейнод никакой не рабочий: до того как попал на комбинат, он был начальником отдела в каком-то учреждении и даже депутатом районного Совета, потом был осужден за растрату и после отбытия срока направлен на комбинат. Но Эрих не стал выводить его на чистую воду — было бы подло очернять другого, чтобы самому предстать в лучшем свете.

— Видите? — Клейнод демонстративно взял болт и гайку, лежавшие на верстаке, сначала соединил их, а затем снова разъединил. — Видишь, Рыжий. Все очень просто. И я поступаю так же. И Бейхель — верно? — последует моему примеру. Я создам свою собственную бригаду. В конце концов, у меня достаточная квалификация, и я с любым могу поспорить.

— Ну и где ты собираешься такую бригаду создать? Уж не тут ли, на комбинате? — спросил Эрих.

— Мы прощупали почву, — проблеял Бейхель. — Если не тут, так в Граубрюккене на тракторном заводе. Таких, как мы, с распростертыми объятиями примут. — Он достал из кармана комбинезона блокнот и карандаш. — На, забирай свои игрушки. Зеленый, красный, лиловый — мне вся эта писанина ни к чему.

— Вы думаете, в другом месте вам удастся отгородиться от социализма?

— Мы не против социализма, мы против твоей гонки, Хёльсфарт.

Бригада раскололась — четверо примкнули к Клейноду, и, поскольку комбинат постоянно испытывал нехватку рабочей силы, остро нуждался в каждой паре рук, руководство не могло отпустить тех, кто был не согласен с методом Эриха. Если из-за глупых свар квалифицированные рабочие начнут покидать комбинат…

Вскоре бригада Клейнода начала работать в тех же мастерских.

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

Ему казалось, что все повторяется… Что они переживают свою любовь снова, только на сей раз лучше, счастливее, прекраснее… Разве не он говорил эти слова? Разве Ульрика не поверила им?

И что же осталось от той их первой ночи в Айзенштадте, когда он сказал: все повторяется, только негатив превращается в позитив…