Мир на Востоке - [31]

Ульрика бросилась из комнаты. В туалете ее вытошнило. Вернувшись, она обняла Хальку и заплакала. Какими мелкими и ничтожными показались ей теперь собственные горести. Ну, подумаешь, неприятности в школе. Ну, с Ахимом какое-то отчуждение…

Халька старалась утешить подругу:

— Тебе нельзя волноваться в твоем состоянии. Успокойся.

— Там же убивают коммунистов! Ты разве не видишь, не слышишь? — Но Халька уже давно выключила телевизор. — А что, если с Эрихом и Ахимом… — Она снова расплакалась, не посмев высказать вслух возникшие в ее душе страхи.

Увиденное произвело на Ульрику столь тяжкое впечатление, что и спустя несколько дней ее продолжали мучить по ночам кошмары: она видела своего мужа висящим над Дунаем, а может, это была уже их река — Заале. Она просыпалась в испарине и дрожа прижималась к Ахиму, но он спал так крепко, что ничего не чувствовал. И Ульрика осторожно гладила его по щеке кончиками пальцев до тех пор, пока не успокаивалась.

После венгерских событий, Суэцкого кризиса и Ахиму их семейные неурядицы стали казаться совершенным пустяком.

Речь не только об Ульрике и об их отношениях и даже не о тех неприятностях, которые возникли у нее со школьной инспекцией. Нет, самое неприятное было то, что Манфред Кюнау победил его. Конечно, еще рано ставить точку, и борьба между ними, борьба за понимание социализма: он для людей или, наоборот, люди для него — будет продолжаться.

Принятое решение глубоко задело Ахима. Разумеется, он протестовал и только после серьезного разговора с Мюнцем подчинился партийной дисциплине.

— Не все ли равно, где ты публикуешь свои статьи и защищаешь интересы рабочих? — спросил Мюнц. — Помнишь, ты ведь сам недавно об этом говорил. — Ахим так и не понял, что с ним произошло, повысили его или спустили на ступеньку вниз? Мюнц тоже этого не знал. — Такое, видишь ли, наверху считается соломоновым решением. Привыкай, тебе с этим еще придется не раз столкнуться.

Итак, Ахим был назначен ответственным редактором в заводскую многотиражку и теперь непосредственно подчинялся Кюнау. Это значило, что он должен отчитываться перед ним за каждое свое слово, за каждую фразу. Узнав о новом назначении Ахима, тот с мрачной улыбкой заметил:

— Теперь ты от меня никуда не денешься…

С тех пор лишь первое выступление Ахима было им поддержано: когда он предложил назвать новую газету «Факел».

— Да, — согласился Кюнау, — это хорошо: «Факел»! Не «Пламя» или «Заря», что звучало бы напыщенно. «Факел» — это скромно и напоминает о старых революционных традициях — об «Искре», например. «Факел» — это зажигает. Пусть светит всем…

Нет, все же надо отдать ему должное — на следующий день Кюнау опять похвалил его, и притом публично.

Они находились у Вадицкого карьера, новая разработка которого, по необходимости начатая несколько лет назад, обошлась не в один миллион. Сейчас он был опять закрыт, выскоблен дочиста, последняя тонна известняка давно уже превратилась в шлак. Теперь это место служило стрельбищем для рабочей дружины. Эрик Хёльсфарт, пройдя спецподготовку, командовал взводом, ну а Ахим, с тех пор как возглавил многотиражку, был назначен кем-то вроде комиссара при командире роты. Время, когда им приходилось имитировать выстрелы с помощью детских трещоток, давно кануло в прошлое. Теперь, хотя они и были по-прежнему одеты в синие комбинезоны с красной повязкой на рукаве (настоящую форму рабочая дружина получила позднее), но организованы были уже строго по-военному, стреляли из карабинов и автоматов боевыми патронами. Без сомнения, это придавало всему делу большую серьезность, и на сборах они все время посвящали боевым учениям.

Когда появился Кюнау, дружинники лежали у карьера, чистили оружие, наслаждались последними лучами осеннего солнца и отдыхали от муштры. Кюнау начал свое выступление с того, что вытащил из кармана последний номер «Факела» и, помахав им над головой, похвалил написанную Ахимом передовицу.

— В Венгрии, — объяснял он, — контрреволюционный мятеж, а не народное восстание, как заявляют наши враги. Премьер-министр Надь открыл границы фашистам и хортистам, они проникли в страну через нейтральную Австрию. Именно они устроили кровавую резню: убивали коммунистов, таких, как вы, сознательных рабочих. Нынешним летом уже была попытка устроить подобный путч и в Польше, но она потерпела крах. А что делается в остальном мире? В Западной Германии запрещена Коммунистическая партия. Упрятаны за решетку многие борцы за мир. А преемника Гитлера — гросс-адмирала Деница, — наоборот, выпустили из заключения. Махровый реакционер Штраус — именно ему принадлежат печально известные слова «лучше мертвый, чем красный», — назначен боннским правительством на пост министра обороны. Британия и Франция угрожают Египту, они не могут примириться с потерей Суэцкого канала. Мешая народам, ставшим на путь демократии, усиливая борьбу с прогрессивными течениями внутри своих стран, империализм стремится отвоевать утраченные им позиции.

Характеризуя международное положение, Кюнау почти дословно процитировал передовую из «Факела», написанную Ахимом. Вероятно, таким образом он хотел прекратить их ссору, начавшуюся еще в апреле, когда Кюнау и в самом деле удалось добиться, чтобы Ахима не пропускали на комбинат. Стоило ему на проходной вытащить свое удостоверение с надписью «Пресса», вахтеры угрюмо бросали: «Вход запрещен». Однако он просто перестал бы уважать себя как журналиста, если бы все же не нашел возможностей проникать на комбинат, разговаривать с рабочими и получать нужную ему информацию. Для этого существовало много разных способов. Помогал и Хёльсфарт. Однажды Ахим под покровом темноты даже через забор перелез.