Мир, которого не стало - [24]
Брат же хотел купить «Ха-Шита ха-мекубецет»{175} с комментариями на трактаты «Бава Кама», «Бава Мециа» и «Бава Батра»{176}; и «Мло ха-роим»{177} р. Яакова-Цви Йолеса. И когда мы купили в качестве компромисса «Хронику поколений» и «Ха-Шита ха-мекубецет», у нас возникли разногласия: будут ли эти книги нашей общей собственностью или их надо разделить между нами; но ведь «Ха-Шита ха-мекубецет» в три раза дороже «Хроники поколений»! Как же тогда приобретать «общие» книги? Мы решили, что общими книгами у нас будут настоящие галахические книги… С тех времен у меня сохранилась надпись на книге «Сефер хаманхиг»{178}: «Эта книга принадлежит Цви-Яакову и Бен-Циону, сыновьям р. Шнеура-Залмана-Ицхака ха-Леви Динабурга; 5655-й год».
Наши мнения расходились еще и потому, что я много использовал Масорет ха-Шас, тогда как для брата подобный способ совмещать различные листы Гемары и витать между мирами отнюдь не казался разумным: ибо не следует учить одновременно несколько трактатов! Кроме этих жалоб «духовного» рода были также и другие претензии. Мой брат был экономен, умел беречь каждый грош, а я представлял собой обратную картину. Обычно родственники давали мне большую часть карманных денег, а потом уже я передавал брату его долю. Сначала у нас была общая касса. Но брат стал говорить, что у него нет желания беречь деньги лишь для того, чтоб я их растрачивал. И мы решили: у нас будет раздельный бюджет! Правда, брат утверждал, что ему как первенцу полагается вдвое больше, так как, по его мнению, деньги, получаемые от родственников, надо рассматривать как наследство; во всяком случае так предписывает хасидская традиция… Мы стали делить деньги поровну, и в итоге в кармане моего брата оставалось 15 рублей наличными, а у меня не было денег даже на то, чтобы купить билет на поезд в Хорал… Короче, я решил отделиться от брата.
Итак, сразу после Песаха я ехал из дома в Кременчуг, а на следующий день мы с моим другом Зейдлом поехали в Корсунь. На этот раз у нас не было никаких рекомендаций, за исключением письма от «Великого», которое тот вручил мне перед поездкой домой, и в нем было написано про меня, что «это юноша нежного возраста, который еще не достиг возраста бар-мицвы», «его чрево наполнено многими сотнями листов Гемары» и «по завязи тыквы видно, что из нее вырастет» (фраза из Талмуда, означающая: умного человека видно с детства). Рекомендательное письмо «Великого» и рассказы Зейдла обо мне очень помогли: меня приняли весьма приветливо.
В корсуньской йешиве было два главы: р. Давид и р. Довидл; р. Давид вел занятия в первом и втором классах, а р. Довидл – во втором и третьем. Соответственно, во втором классе преподавали оба главы йешивы. Надзирателем был р. Цви-Гирш Шлез, пожилой еврей, широкоплечий, высокого роста, даже в жаркие дни кутавшийся в пальто, немного нескладный, с озорными сверкающими глазами, которые подкупали своей теплотой. Говорил он тихо и сдержанно. Р. Давида не было среди экзаменаторов. Его дочь в первый день Песаха утонула в реке Рось – ее унесло потоком воды; р. Давид был совершенно подавлен и сломлен и еще не вышел из траура. Р. Довидл выглядел лет на двадцать пять, даже моложе, высокий, энергичный и остроумный, веселый и простодушный, вместо бороды у него был только пушок. Экзамен был коротким: вопрос – ответ, вопрос – ответ. Вопрос на эрудицию – вопрос на сообразительность, утверждение – возражение. Р. Довидл сразу сказал: «Он пойдет в третий класс», а р. Цви-Гирш Шлез начал выяснять, что я знаю об истории поколений (это был его конек), и после проверки моих знаний сказал, что я – нежданная «находка» для их йешивы. Устроили меня хорошо; выделили мне комнату в доме плотника Шимшона, рядом с йешивой, и пособие – семь копеек в день, т. е. около двух рублей в месяц. Еще два рубля в месяц я буду получать от моего друга Зейдла – и смогу жить просто по-царски.
В третьем классе учили трактаты «Бейца»{179} и «Хулин», а также «Йоре деа»{180}(законы кашрута о смешивании). Я обрадовался тому, что учат сразу два трактата (трактат «Бейца» учили и во втором, и в третьем классе) и один из них входит в раздел «Моэд», так что если я буду учить еще трактат «Сукка»{181}, то завершу весь раздел «Моэд» к бар-мицве. Правда, в трактате «Эйрувин» я плохо ориентировался; некоторые части трактата я не учил вовсе, а некоторые мне были непонятны. В йешиве было еще два «дарования», превосходящих меня по возрасту: юноша из Каменки и юноша из Таращи. Юноша из Каменки был статен, краснощек и черноволос, с черными блестящими глазами и красивым голосом. Когда он заучивал вслух, я – да и все остальные – бывали просто очарованы звучанием его голоса. Кроме того, он был смышлен и остроумен, чуток и отзывчив; и мы очень подружились. Он был старше меня на два года. У юноши из Таращи были светлые волосы, он был медлителен, говорил тихим задумчивым голосом, а с уст его не сходила кривоватая усмешка. У него было слабое зрение и практически невозможно было различить, какого цвета его глаза: говоря с собеседником, он их наполовину прикрывал, и казалось, будто от него можно ожидать какого-то подвоха. Юношу из Каменки любили все, юношу из Таращи – р. Довидл, а меня – только р. Цви-Гирш Шлез. Мои отношения с руководством йешивы были напряженными. Главной причиной тому была река Рось. Меня притягивала река, ее чистая вода – в ней можно было разглядеть все, что происходит на дне. Течение было очень быстрым, и мне доставляло огромную радость купаться в ее водах. Вся река была усеяна скалами и утесами, отмелями и островками – и таила в себе немалую угрозу. Опасения особенно усилились с тех пор, как утонула дочь главы йешивы р. Давида, и было запрещено купаться в реке, за исключением установленных дней и часов. Пару раз я нарушил этот запрет, один раз открыто, другой раз тайно. Меня предупредили и даже «наказали»: перевели во второй класс за то, что я веду себя как «маленький ребенок» и своим упрямством роняю честь класса… Однако стараниями двух моих друзей, которые стали грозиться, что тоже перейдут со мной во второй класс, и хлопотами р. Цви-Гирша Шлеза наказание отменили; но мои отношения с р. Довидлом испортились. Основным поводом для этого стало, вероятно, мое недовольство своей учебной программой. В Корсуне я был очень усердным учеником. Может быть, даже самым усердным в йешиве. Участвовал в уроках и иногда дискутировал с ребе Довидлом, но в целом занимался по своей учебной программе. При изучении Талмуда я обычно, после того как заканчивал тему, обращался к сочинениям законоучителей по указателю «Эйн мишпат»
