Мир хижинам, война дворцам - [169]

К усусовскому чотарю Петлюра почувствовал искреннее расположение.

— Можете сесть, чотарь Мельник! Пускай нас не смущает, что вы беседуете, с генеральным секретарем по военным делам. Нас свело общее дело: борьба за неньку Украину.

— Слава Украине! — ответил Мельник, став смирно. Он сделал шаг к предложенному стулу, но не сел. — Мой патрон, его преосвященство отец Андрей, — Мельник почтительно склонил голову, — просил передать пану Симону Петлюре привет и свое пастырское благословение всем его начинаниям.

— Благодарю!

Петлюра снова был приятно поражен: его благословляет один из первосвященников католической церкви, даром что Петлюра не католик, а православный, да к тому же — социал-демократ! Что ж, государственные интересы выше партийного сектантства!

— Как чувствует себя его преосвященство дома после мученический ссылки?

— Благодарю, пан головной атаман. В своей обители на горе святого Юра его преосвященство с энергией, присущей его несокрушимому духу, отдался делям церкви и отчизны.

— Давно видели его первосвященство? — Петлюра сел.

— Две недели назад. — Теперь и Мельник разрешил себе сесть. — Его преосвященство вызвал меня с фронта в епископат и приказал: и первом же бою сдаться в плен русским.

— Кто взял вас в плен, добродий Мельник? — Петлюра умышленно употребил штатское “добродий” вместо военного “чотарь”, чтобы подчеркнуть тон взаимного доверия.

— О! — чуть заметная усмешка коснулась прикрытых усами и спрятанных в бороде уст Мельника. — Это было весьма приятное пленение: свой к своему! Меня взяли и плен казаки украинского батальона. Узнав, что и я украинец, ваши казаки обнимала меня и целовали как родного.

Ответ Мельника растрогал Петлюру.

— Вот видите, единение украинцев, несмотря на то что столько веков тело нашей нации было разрублено надвое, сейчас завершается!

— Безусловно, — согласился Мельник, не выказав, однако, восторга. — Только батальон, взявший меня в плен, сразу же после этого… сам сдался австрийцам.

— Вы словно бы недовольны, пан Мельник? Разве вы — москвофил?

— Никоим образом, пан головной атаман!

— Так им должны бы радоваться! Ведь этот батальон попадет теперь в украинский лагерь!

— Так точно, нам головной атаман. Но батальон сдался в плен, потому что не пожелал воевать!

— Ну и что? — удивился Петлюра. Позиция собеседника была ему непонятна. — Ведь то, что они не пожелали воевать за Россию, свидетельствует о национальных чувствах казаков.

— Ho не свидетельствует о их воинской дисциплине. Солдат, добровольно сдавшийся в плен, не может быть хорошим воином… Боюсь, пан головной атаман, что, закаляя и лагере свое национальное сознание, эти солдаты не избавятся, однако, от своего нежелания воевать!

Беседа подходила к существеннейшему пункту. Чтоб не уронить, престижа, Петлюра поторопился сделать оговорку:

— Можете, пни Мельник, не развивать свои критические соображения относительно боеспособности мобилизованных солдат. Мы знаем ей цену: дальнейшую украинизацию частей, очевидно, придется прекратить.

— Ни в коем случае, пан головной атаман! — возразил Мельник. — Напротив украинизация частей и передислокация их на Украину расстраивает российские фронты и обессиливает русскую армию! А это создаст наилучшие условия для завоевания украинской государственности.

Петлюра кашлянул.

— Так думает митрополит? — осторожно поинтересовался он.

— Его преосвященство поручил мне высказать вам мои соображения, — митрополичий эмиссар скромно опустил глаза.

— Я спрашиваю о мнении митрополита потому, — снова торопливо оговорился Петлюра, — что мы именно так и действуем: добиваемся от Временного правительства переброски украинизированных частей со всех фронтон на Украину, в тыловые гарнизоны.

Андрей Мельник устремил на Петлюру синий взгляд:

— Если пан головной атаман разрешит, я выскажу возражения против такой тактики.

— Почему? — удивился Петлюра.

— Украинские части лучше сконцентрировать поближе к фронту!

— Но, — воскликнул Петлюра, — если в городах Украины не будет наших гарнизонов, русские черносотенцы немедленно воспользуются этим, чтобы устроить путч против Центральной рады. И потом — рабочие со своими большевиками, они тоже могут устроить против Центральной рады путч…

Андрей Мельник смотрел прямо в глаза Петлюре.

— Что ж, пан головной атаман, такой путч дал бы повод украинский частим, собранным в кулак, повернуть фронт с запада на восток и двинуться в глубь страны для усмирения…. то есть — установлении украинской самостийной державности. — Мельник улыбнулся, и глаза его снова испустили синее сияние. — Австро-германская армий, имея впереди “синие” и “серые” жупаны, шла бы след в след, и украинские вооруженные силы имели бы великолепный тыл.

Петлюра, остолбенел: такой откровенности он не встречай, даже в беседах с Грушевским и Винниченко.

— Его преосвященство… мыслит именно так?

Мельник снова скромно опустил очи долу:

— Его преосвященство поручил мне высказать мои соображения… Пребывая в своей епархии, его преосвященство озабочен ныне лишь нуждами святой греко-католической церкви…

Петлюра ощутил на своем лбу капли горячего пота. Усы драгунского вахмистра и борода русского барина были только видимостью; человек, сидевший перед ним, хотя и не носил сутаны, однако добрая иезуитская закалка его была и без того очевидна.