Мир для себя - [5]

Михайлов слушал, постукивая карандашом по столу. Когда Павел замолк, он подумал немного, отложил карандаш в сторону и подытожил:

– Значит, некому потреблять.

– Значит так, – согласился Павел.

– Тогда зачем? Кому и зачем нужна вся эта промышленность? Откуда она взялась и куда развивается? А ведь развивается – новые машины, сходящие с конвейера, совершеннее старых… Но зачем? Сейчас это замкнутая система, она сама себя сохраняет и развивает, но она не могла сама собой создаться. А тогда – где создатели?

– Создателям надоело, и они улетели на другие планеты. Или вымерли от ветрянки.

– Ну-ну, должны были остаться пищевые комбинаты, скот, пусть одичавший, легкая промышленность, руины городов…

– Это все под землей, – без энтузиазма отстаивал свою версию Павел.

– Скот под землей? Нефтекомбинаты снаружи, а птицефабрики под землей? Если б наоборот – еще туда-сюда… А-а, бред, – махнул рукой Роберт.

– Бред, – уныло согласился Павел. Но тут же оживился: – А вот вариант получше: основное население планеты – растения. Они создали промышленность, которая добывает, перерабатывает и сжигает нефть, а сами потребляют углекислый газ. Взамен выделяют кислород, необходимый для работы машин – без него нефть гореть не будет. Автомобили курсируют по всей территории и распределяют углекислый газ равномерно. А заодно перевозят грузы, которые нужны, чтобы добывать нефть и делать машины…

– Прекрасно. А не проще было бы сжигать нефть на промысле, а СО₂ гнать направленными ветрами во все стороны?

– Так нельзя: во-первых, это привело бы к скоплениям населения в местах наибольшей концентрации углекислого газа, во-вторых – вызвало бы перегрев атмосферы.

– Пабло, в твоем безумии не хватает системы. В смысле последовательности. Прямое сжигание имело бы намного больший КПД… Господи, чем мы с тобой занимаемся! Сидим, сочиняем бредовые гипотезы…

– Отчего ж это бредовые, моя растительная гипотеза учитывает и объясняет все факты…

– Не все. Мы не коснулись одной детали… Павлик, ты обратил внимание на антенны?

– Которые?

– Возле каждого перекрестка, завода, заправки торчат на столбах антенны-параболоиды.

– А, эти… Это направленные антенны системы координации.

– Направленные, говоришь? Ты гляди, соображает… – одобрительно покивал головой Роберт. – А вот куда они направлены?

– А куда?

– Мне вот чудится, что вроде бы в одну сторону. Давай кассеты.

Павел приволок ящик видеокассет, а Михайлов сел к компьютеру и вызвал на экран схему маршрута. Когда на видеомониторе появлялась антенна, Павел перегонял стоп-кадр в компьютер, Роберт обсчитывал угол направленности и наносил на схему.

– Найди кассету подальше, с самой восточной точкой, где медный рудник… Ага! Ну вот, гляди.

На схеме было видно, что все направления сходятся примерно в одну точку – где-то далеко на юго-востоке.

На следующее утро они вылетели туда на вертолете.

Внизу однообразно тянулись зеленые стокилометровые квадраты, разделенные серыми ленточками шоссе. Через шесть часов полета картина изменилась – в зелени появились бурые проплешины, их становилось все больше, пока леса и луга не сменились бурой выгоревшей степью. Но все так же по ниточке стелились одинаковые шоссе, сплетались в стандартный узор клеверного четырехлистника на перекрестках и снова разбегались в четыре стороны. Изредка проплывали заводы и карьеры.

– Знаешь, дед, – не выдержал наконец Павел, – самое тошное будет, если и там окажется автомат.

– Я уже давно об этом думаю, только молчал, чтоб не сглазить, – проворчал Роберт, нервно передернул лопатками и вздохнул.

Еще через три часа снова появилась зелень и быстро заполонила все пространство от горизонта до горизонта. А впереди засинели смутные контуры гор.

Они летали над горами почти сутки, пока нашли то, что искали. На плоской каменистой вершине, высоко поднявшейся над старыми, заглаженными буро-зелеными холмами, вращались громадные антенны – восемь установок по три скрещенных решетки в каждой. В стороне помахивали крыльями ветряки на трубчатых башнях. А центре восьмиугольника антенн стоял домик – небольшой бетонный параллелепипед с глухими стенами, в которых не было окон, но зато была дверь.

Роберт вздохнул – то ли облегченно, то ли обреченно – и повел вертолет на снижение.

Дверь была незаперта. Скрипнули под ногами старые пересохшие половицы. Короткий коридорчик, из-за внутренней двери – приглушенный многоголосый шум. Михайлов сдвинул кобуру вперед, под руку, и рванул дверь.

Шум обрушился на них лавиной – механический, дребезжащий звук, невообразимая смесь, в которой едва выделялась, как тема, неоконченная музыкальная фраза и исчезала, покрытая ревом, скрежетом, гудками, механическими ударами; вдруг все стихало, и тогда слышался только ровный металлеский шорох, а потом, откуда-то с другой стороны, внезапно прорывалась заливистая трель пневматического перфоратора или вежливое кваканье клаксона; временами можно было распознать лязг труб и надрывное гудение бурового станка…

Посреди комнаты, утонув в глубоком кресле, над спинкой которого едва торчала коротко остриженная голова, сидел человек. Лица его не было видно, только чуть-чуть подрагивало большое розовое ухо и шевелились пальцы, выбивающие на подлокотнике сложный ритм.