Мир Чаши. Дочь алхимика - [141]

— Для вас лучше будет пройти через это сейчас, чем потом. Я не была уверена, что оно так подействует.

— И почему же оно все же подействовало именно так? — Девушка стояла все там же, где ее остановил барьер, расставив ноги, и не мигая глядела графине прямо в глаза.

— Это классическая… Я не сказала всей правды, — ее ресницы дрогнули, и она отвела взгляд. — Для проверки нужно было заманить вас в полиграмму. Подумайте, что делает классическая полиграмма Призывателей. Кого она сдерживает?

— Существ Корней.

— Именно. Она не может помешать людям и достаточно сильным тварям, то есть вы сейчас ни то и ни другое.

— Я — человек.

Говоря, графиня то и дело смотрела на Жозефину, но теперь уже не могла выносить прямого взгляда серых, как заиндевевшая сталь, глаз и молчания страшнее всякого крика. Аделина была готова к ругани, гневу и бешенству, но не к этому молчанию в ответ на ее оправдания.

— Я просто знакомлю вас с вами же — согласитесь, куда лучше, когда это делает друг, а не враг. — Сознавала ли сама Аделина, насколько жалко звучали эти оправдания самой себя в своих же глазах? — Вы же видите, мой эскорт не спешит сюда с обнаженными мечами, чтобы заколоть вас, и полиграмма тоже не вспыхивает испепеляющим пламенем. Я только показываю, что может произойти, я не убийца…

Она говорила что-то еще, очень похожее на уже сказанное, а Жозефина все так же молча смотрела на нее, и — самое страшное — прекрасно видела правду сквозь все словесные кудри.

— Вы же не думаете, что я злоумышляю против вас? — почти умоляюще спросила графиня. Ответ был короток:

— Нисколько.

— В таком случае…

— Просто я больше не могу вам доверять.

Кажется, слова оказались еще хуже молчания.

— Я правда не думала, что так выйдет, — как извинение произнесла Аделина.

— Вы должны были предупредить, что такое может случиться, — процедила северянка. — До того, как я начала чертить полиграмму.

— Ну, по здравом размышлении… — Она вдруг вытянулась, словно солдат на смотре: — Госпожа Жозефина, я извиняюсь, но новые обстоятельства заставили нас пересмотреть свои взгляды на жизнь. Мы не можем служить тварям Корней и потому разрываем вассальную клятву.

Графиня Альдскоу бросила под ноги камушек и исчезла, оставив по себе лишь морозную тишину и вытоптанный снег. Мысль взяться за талисман и приказать дерзкому вассалу вернуться мелькнула и пропала, как рассветный луч, поглощенный надвинувшейся грозой. Жозефина опустилась прямо на мерзлую землю и уткнулась лицом в ладони.

Впервые в жизни ей захотелось умереть.

Матушка и отец, к секрету возвращения которых она не придвинулась ни на шаг.

Гибель мальчишки Жана.

Еще более глупая гибель Лисы.

Потеря Фердинанда и собственного Зверя.

Десяток лишних ртов в поместье дяди.

Война под столицей.

Башня, которая рушит мир, и неизвестно, что хуже — остановить механизм или оставить его в покое.

Напуганные жители Кор Фъера.

Страшная смерть домочадцев в когтях тварей.

Предательство первого вассала.

Все страшные события последних нескольких лун свалились на Жозефину разом, давя, сметая, уничтожая. Слез не было: была только пустота с повисшими в ней осколками всего того, на что она опиралась, и жизней тех, кого она должна была защитить. Страха тоже не было: если бы сейчас к ней спустились Дана или Ирокар и предложили обменять себя на счастье или хотя бы спокойствие любимых Жозефиной, та согласилась бы не раздумывая.

Ибо зачем жить, если эта жизнь лишь умножает неправду и несет боль и смерть самым близким и дорогим?..

…Но только им судить, так ли это. Только им — спасавшим эту жизнь, вдыхавшим в нее новые силы, беззаветно верным, любящим и любимым.

Каждый делает ошибки.

И каждому предстоит учиться на них.

А научившись — не повторять.

Жозефина поднялась и вынула из ножен мизерикордию.

— Появись!

Это не было ни просьбой, ни пожеланием. Впервые в жизни Мать де Крисси приказывала без тени мысли о самой возможности ослушания, собрав в единый кулак всю свою волю и наследие древнего рода Призывателей. Она почувствовала, как рукоять раздвигает пальцы, и нож в ее руке вновь стал мечом. Он не веял жаром или холодом, не проедал ладонь кислотой, как гласили некоторые легенды — он просто был, и был он воплощением давящей мощи, громадной, как сама Чаша, чудовищной, нависающей — и покорной. Жозефина занесла руку, толкнувшись носком, довернула бедра и плечи — и черный клинок, разогнанный всем телом, прошел сквозь барьер, а потом врубился в линии полиграммы.

Волна высвобожденной Силы хлынула во все стороны, мгновенно растопив снег на пятьсот шагов вокруг и породив прозвучавший, казалось, на весь Север гром. Черный меч не пропал, как тогда, а спросил прозвучавшим в сознании своего носителя голосом, похожим на трубное, низкое пение храмового органа: «Я еще нужен?»

— Нет, — вслух ответила Жозефина, и только тогда в ее руке вновь оказалась мизерикордия. Девушка шагнула прочь из нарушенной, потерявшей Силу полиграммы, и самый воздух вне ее пределов показался ей совсем иным — наполненным жизнью, пьянящим, невероятным. Клинок бесшумно вошел в ножны, а на ладонь с громким, горделивым и радостным чириканьем упал пестрый птах.