Мир Чарльза Диккенса - [92]
«Приходят пугающие мысли — уехать куда-нибудь одному, может быть в Пиренеи… Начинаю представлять себя живущим по полугоду или около того в каких-нибудь совершенно недоступных местах. Меня постоянно манит идея забраться в Швейцарии под самые вечные снега и пожить в каком-нибудь головокружительном монастыре… Неугомонный, скажете Вы. Не знаю, но эти мысли преследуют меня постоянно, и я ничего не могу с ними поделать. Я отдыхаю уже девять (или десять?) недель, и порой мне кажется, что прошел целый год, хотя до приезда у меня были очень странные нервные перепады. Если бы не привычка ходить быстро и помногу, я бы просто взорвался и этим прекратил свое существование».
Но и в жизни Диккенса оправдывались слова Агнес, сказанные Дэвиду: его успех и известность все возрастали, давая возможность принести немало пользы в Англии; были и другие основательные причины оставаться дома. В пятидесятые годы Булонь и Париж очень помогали Диккенсу справиться с возрастающими трудностями его жизни в Англии, однако совершенно невозможно вообразить его эмигрантом, во всяком случае в свете того богемного образа жизни, который полагался обязательным для эмигрантской интеллигенции со времени Шелли и Байрона. Литературный и окололитературный мир, с которым Диккенс соприкасался в Англии, тоже знал примеры беспорядочной жизни — это мог быть в высшей степени духовный союз Джорджа Льюиса и Джордж Элиот>{103}, или жизнь в полюбовном разводе, как жила одна из главных сотрудниц журнала Диккенса, миссис. Линн Линтон, или это были прикрытые тайной связи его младшего друга Уилки Коллинза. Однако во всех случаях частная жизнь обязательно дружила с упорной работой и служением обществу.
Эксцентрическая и неупорядоченная жизнь, к которой в массе своей тянулись эмигранты, претила Диккенсу, он вообще питал отвращение к неопрятности и беспорядку, в чем бы они ни проявлялись. В письме Кэтрин из итальянской поездки 1853 года он так описывал порядки в доме Томпсона:
«Я нагрянул к ним врасплох и нашел Томпсона отпустившим бороду клинышком, с огромной немецкой трубкой во рту и в домашних шлепанцах; бледные и чахлые от здешнего климата девочки >(одна из них — Элис Мейнелл, в будущем поэтесса, автор по-настоящему хорошей работы о Диккенсе-стилисте) имеют крайне запущенный вид, одна, бог ведает почему, даже без чулок, обе коротко и как-то диковинно подстрижены, причем завершает прически маленький бант. Кристиана объяснила, что их прическам назначено поражать воображение, добавив: может, это удалось, а может — нет… Мы помешали ее занятиям живописью; у меня сложилось впечатление, что с живописью, да и с музыкой тоже, дела у них из рук вон плохи. В неуютной, неудобной бильярдной Томпсон учил девочек таблице умножения».
В том же году образом миссис Джеллиби в «Холодном доме» Диккенс показал, как занятия миссионерской деятельностью мешают женщине выполнять ее прямые обязанности по дому, в семье; Кристиана с ее занятиями искусством была тем приложением, которое Кэтрин также следовало принять к сведению.
В следующее десятилетие он возобновит свои поездки за рубеж (о чем шла речь в предыдущей главе) и одновременно уйдет в напряженнейшую работу, в дела творческие и общественные, чередуя громадное напряжение с самозабвенным отдыхом, и будет стремиться поддерживать дома такую же радостную, живительную атмосферу; и достойно трагической иронии, что к концу десятилетия в семье сложилась ситуация, еще более скандальная, чем в быту любого эмигранта, — уже потому более скандальная, что шла вразрез с положительными принципами самого Диккенса.
«Домашнее чтение» и общественные взгляды
Теперь, когда он опять водворился дома (семья уже занимает большой особняк Тэвисток-хаус на Тэвисток-сквер), следовало в первую очередь найти возможность регулярно давать выход накипевшим мыслям и накопившейся энергии. Еще в 1845 году он мечтал о еженедельнике «ценою, если возможно, полтора пенса. Часть материала оригинальная, часть — перепечатки; заметки о книгах, заметки о театрах, заметки обо всем хорошем, заметки обо всем дурном; рождественская философия, обзорный взгляд на жизнь, беспощадное препарирование ханжества, добродушие; материал всегда злободневный, отвечающий времени года; а главное, теплое, сердечное, щедрое, веселое, любящее отношение ко всему, что связано с Семейным Очагом…». Через месяц эта идея воплотилась в рождественскую повесть «Сверчок за очагом». Затем последовала неудача с «Дейли ньюс». Теперь же он вернулся домой полный сил, уверенный в себе; «Дэвид Копперфилд» продвигался легко, и он опять начинает думать о журнале. В марте 1850 года вышел первый номер «Домашнего чтения». С этого дня и до самой смерти двадцать лет спустя он оставался энергичным редактором; правда, с 1859 года это был уже другой журнал — «Круглый год»: Диккенс вынужден был основать его после разрыва с женой, рассорившись с издателями Бредбери и Эвансом. Даже в материальном смысле предприятие выглядело очень заманчиво: в качестве редактора «Домашнего чтения» он не только получал 500 фунтов в год, но еще был совладельцем издания. Однако больше всего Диккенс ценил возможность быстро сноситься с читателем, прояснять свою общественную и нравственную позицию по тем или иным проблемам и, чутко реагируя на запросы публики, давать в журнале подходящую беллетристику. В обращении к читателям были такие слова: «Мы смиренно мечтаем о том, чтобы обрести доступ к домашнему очагу наших читателей, быть приобщенными к их домашнему кругу. Вызывать веселый смех и исторгать слезы жалости»
В книгу вошли рассказы английского писателя Э. Уилсона (Angus Wilson, р. 1913 г.), написанные в разные годы. Писатель разоблачает бездуховность, мещанскую ограниченность и ханжеское лицемерие современного английского «среднего класса». Рассказам присущи тонкий психологизм и ирония.
Это необычная книга, книга-факсимиле. Собрана она, как в калейдоскопе, из различных кусочков: кусочков жизни необычного человека. Одессит Марк Штейнберг проживает сегодня в израильском городе Петах-Тиква. А его мелодии звучали и звучат и в сибирских городках, и в зале Кремля, в столице Беларуси, и, конечно, в Одессе и Израиле. Я рад, что мне посчастливилось встретиться с этим человеком и поработать в творческом тандеме. Роман Айзенштат, член Союза писателей Израиля, поэт.
Книга посвящена неутомимому исследователю природы Е. Н. Павловскому — президенту Географического общества СССР. Он совершил многочисленные экспедиции для изучения географического распространения так называемых природно-очаговых болезней человека, что является одним из важнейших разделов медицинской географии.
Вместе с Джанис Вы пройдёте от четырёхдолларовых выступлений в кафешках до пятидесяти тысяч за вечер и миллионных сборов с продаж пластинок. Вместе с Джанис Вы скурите тонны травы, проглотите кубометры спидов и истратите на себя невообразимое количество кислоты и смака, выпьете цистерны Южного Комфорта, текилы и русской водки. Вместе с Джанис Вы сблизитесь со многими звёздами от Кантри Джо и Криса Кристоферсона до безвестных, снятых ею прямо с улицы хорошеньких блондинчиков. Вместе с Джанис узнаете, что значит любить женщин и выдерживать их обожание и привязанность.
За две недели до тридцатилетия Марк Болан погиб в трагической катастрофе. Машина, пассажиром которой был рок–идол, ехала рано утром по одной из узких дорог Южного Лондона, и когда на её пути оказался горбатый железнодорожный мост, она потеряла управление и врезалась в дерево. Он скончался мгновенно. В тот же день национальные газеты поместили новость об этой роковой катастрофе на первых страницах. Мир поп музыки был ошеломлён. Сотни поклонников оплакивали смерть своего идола, едва не превратив его похороны в балаган, и по сей день к месту катастрофы совершаются постоянные паломничества с целью повесить на это дерево наивные, но нежные и искренние послания. Хотя утверждение, что гибель Марка Болана следовала образцам многих его предшественников спорно, тем не менее, обозревателя эфемерного мира рок–н–ролла со всеми его эксцессами и крайностями можно простить за тот вывод, что предпосылкой к звёздности является готовность претендента умереть насильственной смертью до своего тридцатилетия, находясь на вершине своей карьеры.
Первая часть книги Л.Млечина «Алиби для великой певицы» (из серии книг «Супершпионки XX века») посвящена загадочной судьбе знаменитой русской певицы Надежды Плевицкой. Будучи женой одного из руководителей белогвардейской эмиграции, она успешно работала на советскую разведку.Любовь и шпионаж — главная тема второй части книги. Она повествует о трагической судьбе немецкой женщины, которая ради любимого человека пошла на предательство, была осуждена и до сих пор находится в заключении в ФРГ.
Театральный путь Алексея Владимировича Бородина начинался с роли Ивана-царевича в школьном спектакле в Шанхае. И куда только не заносила его Мельпомена: от Кирова до Рейкьявика! Но главное – РАМТ. Бородин руководит им тридцать семь лет. За это время поменялись общественный строй, герб, флаг, название страны, площади и самого театра. А Российский академический молодежный остается собой, неизменна любовь к нему зрителей всех возрастов, и это личная заслуга автора книги. Жанры под ее обложкой сосуществуют свободно – как под крышей РАМТа.