Мир Чарльза Диккенса - [84]

Диккенс — издатель «Дейли ньюс».

Как обычно, он отдался новому делу не жалея сил, хотя причастность к борьбе партий заставила его в известной степени поступиться независимым положением, да и Форстер с Макриди видели в газете только помеху его славе и творчеству. Он подобрал дельных сотрудников из числа своих одаренных друзей — того же Форстера, Джеролда, Марка Лемана, взял к себе отца и тестя. Хуже обстояло дело с финансами — большую часть денег дали промышленные магнаты с Севера (уж не был ли в их числе и Баундерби?); интересы железнодорожного строительства определяли тон газеты и очень скоро вынудили Диккенса уйти. Вдобавок с ним рядом трудился Пакстон, в прошлом садовник герцога Девонширского, а в ближайшем будущем знаменитый автор «Хрустального дворца»^{93}. Сотрудничество двух людей, столь успешно и самоотверженно штурмующих викторианскую табель о рангах, не сулило, конечно, ничего хорошего, и столкновения не заставили себя ждать. Первый номер газеты вышел 21 января 1846 года. Нельзя сказать, чтобы успех был оглушительным — ее тираж никогда не поднимался до тиражей «Таймс», — но это отнюдь не был и провал. Диккенс, однако, не сработался с владельцами газеты и через девятнадцать дней, 9 февраля, ушел, оставив после себя редактором Форстера, что не помешало ему сохранить дружеские контакты с газетой — в «Дейли ньюс» появились его «Картины Италии»^{94} и имевшие принципиальное значение письма о смертной казни, в которых психологически глубоко и верно доказывалось, что повешение, особенно когда из этого делают публичный спектакль, только поощряет в убийцах тщеславие и тупой эгоизм.

Несомненно, быструю развязку этого случайного эпизода подготовило подчиненное положение Диккенса, ибо впредь он станет работать только в тех периодических органах, где сам будет совладельцем. К тому же он очень скоро понял, что каждый день заниматься газетой и писать романы невозможно. В это время у него уже созревал замысел «Домби и сына». Собственный опыт позволяет мне предположить, что, только воочию убедившись, насколько безнадежное дело он затеял, Диккенс ощутил прилив подлинно творческих сил. Как бы там ни было, но чувство неудовлетворенности и, скажем прямо, неудача с газетой «Дейли ньюс» не давали ему работать в Лондоне. Он снова уезжает за границу.

Швейцария

На этот раз, уступая неприязни, которую испытывала Кэтрин к Генуе и супругам де ла Рю, Диккенс арендовал в Лозанне виллу «Розмон» с видом на Женевское озеро. С семейством, слугами и испытанным Рошем он спустился пароходом по Рейну, всюду встречая лестные свидетельства своей популярности. И как в Генуе их мучили блохи, так в Лозанне досаждали мухи, но, невзирая на это, его жизнь в Швейцарии — с июня по октябрь 1846 года — складывалась на редкость удачно. Конечно, ему не хватало лондонских улиц, когда он работал над «Домби и сыном», и, пожалуй, через Швейцарию направлялось по своим делам чересчур много друзей и соотечественников, но в целом ему нравилось быть хозяином даже вдали от дома, да и общество в Лозанне подобралось чрезвычайно отзывчивое. Читая в гостиной главы из «Домби и сына», он получил столько радости и стяжал такой успех, что в одном из писем мы читаем о намерении — правда, высказывается оно в шутку — серьезно заняться когда-нибудь публичными чтениями собственных произведений. Здесь Диккенсы подружились с Уотсонами, молодой супружеской парой, состоятельными «джентри», владевшими в Норгемптоншире Рокингемским замком, где в будущем Диккенс осуществит множество любительских постановок; а сам замок станет «прототипом» Чесни-Уолда в «Холодном доме». Они всей компанией побывали на Большом Сен-Бернарском перевале, который вместе с Венецией покажется мистеру Дорриту — уже в пору его процветания — неким олицетворением тюрьмы. Однако на самого Диккенса сумрачное великолепие швейцарских гор производило сильное впечатление, как и на большинство его современников-англичан. В следующий раз он приедет в Швейцарские Альпы в 1853 году вместе с Уилки Коллинзом, и здесь разыграется драматический финал одной из его последних рождественских повестей (написана в соавторстве с Коллинзом) — «В тупике».

Под стать своим величественным вершинам Швейцария рождала высокие мысли о свободе, прогрессе. Сравнение протестантов с католиками окончательно убедило Диккенса в преимуществе первых, тем более что еще живы были итальянские впечатления:

«Мне хотелось бы показать Вам здешних жителей или жителей кантона Во — они очень культурны, у них великолепные школы, удобные дома, они отличаются умом и благородным, независимым характером. Англичане имеют обыкновение чернить их, потому что швейцарцы ни перед кем не заискивают. Могу сказать только, что если бы первые двадцать пять лет наилучшего общего образования создали в Девоншире такое же крестьянство, какое живет здесь и в окрестностях Лозанны, то были бы достигнуты такие результаты, на какие и в самом радужном настроении я не рассчитываю даже через сто лет».

И не только Англии Швейцария могла преподать хороший урок: «Они настоящие люди, эти швейцарцы. Они из более благородного металла, чем все звезды и полосы