Мир Чарльза Диккенса - [34]
Судебное разбирательство: нарушение обещания жениться.
Так же обстояло дело и с конторой «Эллис и Блэкмор», в которой смолоду работал Диккенс. По всем его романам — с «Пиквикского клуба» и до «Больших надежд» — разбросаны, один другого удачнее, образы адвокатских клерков. Некоторые из них поданы сатирически — это ленивые, преисполненные предрассудков и социальной спеси, наглые клерки у Додсона и Фогга; некоторые нарисованы с юмором и симпатией, как, например, Дик Свивеллер (верно, таким был бы и сам Диккенс, случись ему навсегда застрять в конторе стряпчего). Это и молодой Смоллуид из «Холодного дома», обрисованный с враждебностью и презрением; это и мистер Гаппи из той же книги, которого автор странным образом презирает одновременно и за его социальные претензии, подобные тем, какие, вероятно, были смолоду у него самого, и за его примитивные комплексы. Что касается их хозяев-стряпчих, то, за исключением расположенного к людям, хоть и циничного, мистера Перкера, адвоката Пиквика, это галерея отъявленных негодяев, от Додсона и Фогга, Самсона Брасса, Урии Хипа, мистера Воулса до мистера Талкингхорна; лишь под конец, в «Эдвине Друде», появляется улучшенный вариант адвоката — мистер Грюджиус. Впрочем, эти добрые и злые молодые клерки и их хозяева — мастерски выписанные, неповторимые индивидуальности, живущие в своем особом мире: комнаты, где они работают, трактиры, где обедают, пирушки, где в клубах дыма они председательствуют и распевают свои куплеты, суды, где они толкутся, театры, куда ходят развлечься, — все это уводит покоренного читателя в их пропахшие пылью и книжной плесенью, неподметенные убогие конторы, и нам уже чудится запах вина, сала, мясной похлебки с овощами и подогретого бренди с водой, этого неизменного участника всех дружеских бесед. Только их работа остается где-то за кулисами, кроме разве тех случаев, когда в ней запрятаны пружины сюжета: вот он трудится, мистер Гаппи, и готовит разоблачение леди Дедлок.
Парламент
Не больше сказалось на творчестве Диккенса и знакомство с Палатой Общин, куда он перешел в качестве репортера из Докторс-Коммонс. По-моему, многоречивая парламентская процедура издевательски изображается Диккенсом (лишь в иных декорациях), когда он описывает заседания клуба пиквикистов и еще в совсем не смешной и неуместной второй главе «Николаса Никльби», где речь идет о собрании «Объединенной столичной компании по улучшению выпечки горячих булочек и пышек и аккуратной их доставке». Впечатления Диккенса от выборов воплотились в Итенсуиллской главе «Пиквикского клуба», а сатиру на депутата парламента, который, едва окончены выборы, уже полон презрения к своим избирателям, можно найти в рассказе о том, как мистер Грегсбери прогнал посетившую его делегацию («Николас Никльби»). Но все это в ранних романах Диккенса. То, что он увидал с репортерской галереи Палаты Общин или стоя у трибуны, с которой оглашались результаты выборов, скоро ушло из его мира, хотя сами по себе члены парламента с их махинациями остались объектом его сатиры.
Единственное описание действующего парламента мы встречаем в его историческом романе, причем рассказчик находится вне зала заседаний. Сцена в «Барнеби Радже» (1841), когда лорд Джордж Гордон с толпой приверженцев вручает парламенту петицию от протестантов, мастерски написана автором, — это одна из тех прекрасно построенных и продуманных народных сцен, которыми пронизан весь роман, исполненный одновременно отвращения к толпе и восхищения ею. Надо заметить, что изображение парламента как некоего бастиона на пути протестантской черни, восставшей в 1780 году, связано не с какими-либо благоприятными воспоминаниями Диккенса, просидевшего четыре года на заседаниях парламента, а с испугом писателя перед Партией физической силы>{23} и бурными выступлениями чартистов в провинции за четыре-пять лет до публикации этого замечательного исторического романа. Опасная и демагогическая петиция лорда Джорджа Гордона должна была произвести на всех добропорядочных и законопослушных читателей «Барнеби Раджа» впечатление чего-то вроде раннего варианта этой ужасной хартии. Стоит, однако, заметить, что в романе Палата Общин, как таковая, не смогла обуздать толпу, это удалось сделать одному из ее членов, человеку военному — храброму генералу Конвею>{24}.
Избранный Диккенсом исторический пример вполне соответствует его предрассудкам. Я отнюдь не хочу сказать, что Диккенс отдавал предпочтение диктатуре перед демократией. Возникающая время от времени идея, будто Диккенсу присущи были симпатии к сильной власти, — чистая фальсификация, и я надеюсь, что мне удастся лишний раз подтвердить это тем портретом писателя, который мне предстоит создать на страницах книги. Но когда речь заходила о парламенте, радикальный либерализм Диккенса приобретал сходство с радикализмом. Так, в «Истории Англии для детей», в главе, посвященной его любимцу Кромвелю, он писал: «Поскольку этот парламент тоже его не устраивал и все никак не брался за государственные дела, он сел в одно прекрасное утро в карету, прихватив с собой шесть гвардейцев, и живо разогнал этот парламент. Пусть это послужит предупреждением для других парламентов, которые предпочитают длинные речи настоящей работе». Тон приведенного отрывка не может не напомнить нам многие из нынешних газетных статей о работе парламента. Такова естественная реакция тех, кому приходится быть слушателем публичных дебатов, состоящих наполовину из партийной пропаганды, наполовину из школярского зубоскальства (не зря говорят, что Палата Общин — первый клуб Лондона). Такова естественная реакция тех, кто никогда не видел, как серьезно трудятся члены парламента в каком-нибудь комитете или избирательном округе. В своих письмах Диккенс нередко выражал глубокое беспокойство по поводу неработоспособности нашего парламента, а в его романах это беспокойство раз и навсегда приобрело форму откровенного издевательства, примером чему может служить знаменитое начало сороковой главы «Холодного дома» (1852–1853): «Не одну неделю находится Англия в ужасном состоянии. Лорд Кудл подал в отставку, сэр Томас Дудл не пожелал принять пост, а так как, кроме Кудла и Дудла, во всей Великобритании не было никого (о ком стоило бы говорить), то в ней не было и правительства». Вот все, что касается парламента и партийной системы — этих основ средневикторианского общества.
