Мир больного воображения - [3]

Безжалостная, жгучая зима.

Где стать, улыбка, мимика девичья,

Где скромность, чуткость? Знаешь ли сама?

Когда проходишь чинною походкой,

Проносишь гордо свой прелестный стан,

Вдохну твой запах — словно выпил водки,

Взгляну в глаза — и словно не был пьян:

Их холод жжет... Ни капли измененья,

Ты словно из другого измеренья...

          * * *

Ниспадающие блики

Отражаются в воде,

Тени лунные безлики,

Еле видны в темноте.

Берег залит серым светом

И подвластен тишине.

Лунный диск терялся где-то

В просветленной вышине.

Тень от ив, со светом споря,

Отвергая темноту,

Отражалася в узоре

Лунных бликов на пруду.

          * * *

Глянь, морозная заря

Тонет в серых облаках,

Мы с тобою, ты и я,

От нее в двухстах шагах.

Пожалей и протяни

Руку помощи свою,

Тучи с неба разгони

И освободи зарю.

Пусть свободна и легка,

Величава, глубока

Разольется вширь и вдаль,

Светом розовым своим

Затушует серый дым,

Разобьет печаль.

          * * *

Вновь от работы

Стекает пот,

Нет дней без счета —

Всему есть счет.

Нет дней без боли,

Всегда есть боль.

Идя на волю,

Ликуй, король!

Ведь жизнь без трона

Прекрасней все ж,

Ничто не тронет —

Ни снег, ни дождь.

Плевать на воле

На жизни суть.

Забудь о боли,

Король, забудь.

Отринь заботы,

Прочь от забот,

Лишь от работы

Стекает пот.

Работа — в радость,

Хоть век служи!

Вот это — сладость!

Вот это — жизнь!

Долой корону,

Дворцовый быт...

И прочь же с трона,

Пусть он сгорит.

          * * *

Со светлого неба — дождь,

На твердом покрытии — скользко,

В правдивых ответах — ложь,

В ненужных советах — польза,

Из темных окошек — свет,

С пустых площадей — смех,

С черно-белых экранов — цвет,

Счастье и мудрость — для всех,

В пустой голове — глубина,

На мирных дорогах — война...

          * * *

Не стерпеть мне дольше,

Муки не сдержать,

Не смогу я больше

Губ тех целовать,

И вуалью тени

Скроет боль лицо,

Тот, другой, наденет

На руку кольцо.

Больше не вернуться

Тем счастливым дням,

Губы не прижмутся

К ласковым губам.

Болью сердце спалит

Горькая слеза,

Взглядом не одарят

Милые глаза.

С дуновеньем зыбким

Воздух затая,

Чистую улыбку

Не увижу я.

          * * *

Робкая зыбь

        ветра,

Спутана вязь

         мысли.

Он подтянул

         гетры,

Взглянул Он

         поверх лысин.

Движенья Его –

           ужасны,

Мысли Его –

         ничтожны.

При шаге коротком

          и частом,

Бьют по бедру

           ножны.

Меч оголенно

         острый

Ему холодит

         руку,

Оружием этим

           просто

В капусту рубить

             скуку.

Гетры Его

     сползают,

Язык как подошва

            высох.

Лысые

   отступают,

Много их здесь,

            лысых.

Много их здесь,

            серых,

Не гадких, но

           и не лучших.

И только один Он

              с верой,

Правда, и Он

          из заблудших.

Шаг ускоряя

         робкий

И ненормально

          сутулясь,

Он, как из бутылки

            пробка,

Рвался на ширь

            улиц.

Меч поднимался

            выше

В темень

     слепую

          ночи.

Вряд ли Он что-нибудь

                 слышит,

Слишком уж

        сосредоточен.

Глаза Его

       стекленели,

Губы Его

      дрожали,

Руки

  деревенели,

Крепко эфес

         держали.

Серые расступались,

Словно

     пред пулеметом.

Они Его очень

           боялись —

А вдруг мечом

           рубанет Он.

А меч

     из дамасской стали,

Эфес позолочен

            нежно.

Вы бы такой

         держали

Крепко в руках,

            конечно.

Вы бы таким

         рядили

Миром без

       сожаленья.

Вы бы таким

         рубили

Головы без

        сомненья.

Этот тем более

           будет

Рубить

    и забудет жалость.

Серые,

    лысые

       люди,

Недолго вам здесь

               осталось!

Он даже одет

          так странно:

В этих нелепых

           гетрах,

В шортах

      широкоштанных

(Как Он в них ходит

                 до ветра?!)

Таким только дай

              добраться

К мечу и порубят

              сразу.

Их стоит, конечно,

               бояться,

От них так разит

              заразой.

А Он оказался

           умнее,

Хоть мысли Его –

             ничтожны:

Откинул Он меч,

            не жалея,

И сбросил и гетры

              и ножны.

          * * *

Однажды в безумном кошмаре

Я видел чарующий танец:

Сошлись в удивительной паре

Сноб ангел и бес оборванец.

Был ангел чрезмерно прекрасен,

Жгла взор белизна его крыльев,

А бес был как смерть безобразен

И пах кислым потом и пылью.

Смешались различные стили

В коктейль танцевальных движений,

Их сложность и вычурность были

Достойны прекрасных суждений.

На лица танцоров румянец

Лег пленкой блестящего жира...

     Сквозь их обжигающий танец

     Открылась мне двойственность мира.

          * * *

Во влажном бедламе из простынь,

    Подушек и одеял

Измятый, как поздняя осень,

    Один человек лежал.

В нем прочно царила унылость,

    Ни мысли в нем, ни огня,

Его окрутила постылость

    Ненужности бытия.

Он был изначально аморфный,

    Ни злобный и ни благой,

Сухой, апатичный, бескровный,

    Практически никакой.

Он даже в мечтах, как Обломов,

    Энергией не обладал,

А просто почти невесомо

    Во влажной постели лежал.

В ночь полной и яркой луны

На башне старинного храма,

Совсем не боясь высоты,

Живет необычная дама

Вдали от мирской суеты.

Она там живет постоянно

Уж тридцать четыре весны

На башне цвета тумана

В ночь полной и яркой луны.

Ей не интересны событья,

Которыми мир кипит,