Относительно спокойная служба новоиспеченного штурмана В. Шаповалова на Западной Украине была недолгой. В начале 1954 г. пришел приказ о переброске всей 132-й бад в «братскую ГДР» для, как говорили, усиления авиационной группировки ГСВГ – на самый что ни на есть передний край «холодной войны».
Накануне перелета дивизии в Германию кадровики основательно перетрясли ее личный состав, немало людей оставили в Союзе, на их место из разных частей пришли новые.
В этот период в части поступило распоряжение провести тренировки на наземной катапульте, но летный состав был наслышан о ней разного, и «катапультироваться» отказывался наотрез. Тогда полковник Ватолин решил показать пример, выстроил у катапульты летчиков со штурманами, сам занял место в кресле, раздался хлопок, кресло рванулось по направляющей и остановилось наверху. Ватолин почему-то медлил со спуском, а когда спохватились и бросились к нему, то обнаружили, что он находится без сознания. Как оказалось, установленный по неопытности техника заряд был в несколько раз мощнее необходимого, что привело к недопустимо большой перегрузке и травме позвоночника. Командира полка увезли в госпиталь и впоследствии списали с летной работы. Доверия к катапульте этот случай не прибавил. Вместо Ватолина полк принял Герой Советского Союза подполковник Морозов И.И. (в годы войны он летал на Ил-2).
Перелет дивизии назначили на 15 мая. На маршрут уходили звеньями (по три самолета), но с первым же звеном произошло ЧП: над Равой-Русской на высоте 10000 метров взорвался самолет 63-го бап (летчик ст. л-т Тум), экипаж погиб. Перелет немедленно приостановили до выяснения причин катастрофы.
В это время семьи офицеров уже ехали в вагонах-теплушках к Бресту, где пересели в обычный товарняк. Там до них и дошел слух, что погиб один экипаж, но кто именно – они не знали до самого прибытия на место.
В Станиславе же в это время работала специальная комиссия, особисты, и при тщательном осмотре на двух самолетах 63-го полка обнаружили вложенные внутрь ПВД колпачки от авторучек. Пришли к выводу, что имела место диверсия. Говорили, будто бы даже арестовали какого-то техника, но подробностей никто не знал, так как уже 20 мая поэскадрильно перелетели к новому месту базирования.
63-й и 668-й бап приземлились на аэродроме Вернойхен (32 км восточнее Берлина), а 277-й бап «получил прописку» на аэродроме Бранд (юго-западнее Берлина). К моменту переброски в ГСВГ 24-ой Воздушной Армии в каждом полку дивизии имелось по 31-32 Ил-28. Полк включал три эскадрильи из 3-5 звеньев, при этом, помимо боевых машин, на каждую эскадрилью приходилось по одному Ил-28У. За 277-м бап было закреплено звено буксировщиков мишеней Ил-28, базировавшееся в Пархиме. Кроме Ил-28 в 63-м бап и других полках дивизии было по звену связных По-2 (получены уже в ГДР и в 1960 г. заменены на Як-12) и пара транспортных Ли-2Т.
Условия службы в Германии резко отличались от того, что было на Западной Украине. Хотя до времени, когда советские и американские танки стали газовать на линии разделения между Западным и Восточным Берлином, оставалось еще несколько лет, отношения с бывшими союзниками были, мягко говоря, не самыми добрыми. Западный Берлин, хотя и не был в столь тесной блокаде, как в 1948-49 гг., тем не менее оставался со всех сторон «обложен» советскими войсками. По Берлинскому вопросу шли бесконечные международные конференции, но надо помнить, что о прекращении состояния войны с Германией СССР объявил только 25 января 1955 г. Да и после этой даты войной в Европе попахивало сильно, а это обстоятельство накладывало свой отпечаток на военную службу в ГСВГ.
«Прибыли мы в Германию в мае 1954 г. – вспоминал В.В. Шаповалов. – Качество аэродрома Вернойхен было, по советским меркам, шикарное: бетонная ВПП, невиданные в СССР добротные ангары, везде надписи «Rauchen verboten!» Аэродром был построен еще в 1933-34 гг., говорили, что до 1945 г. здесь была летная школа люфтваффе. С тех же времен на аэродроме остались тоже невиданные в СССР доб ротные бетонированные блиндажи на случай бомбежки. Вообще, нас сразу же предупредили о том, что здесь, мал, «не Союз», возможны провокации и т. д. Поэтому мы жили, фактически, не выходя из авиагородка – у нас все размещалось за высоченным, по-немецки добротным забором с системой сторожевой сигнализации, собаками и автоматчиками. Помимо аэродрома и огромных складов боеприпасов и горючего здесь же находился и жилой комплекс. Жили в двух-трехэтажных домах с более-менее всеми удобствами (вроде душевых и теплых сортиров). Особых излишеств в быту не было, но все необходимое для жизни, особенно для тех, кто привез сюда семьи, имелось. Со временем собственными силами кое-что улучшили: оборудовали плавательный бассейн, выкопали яму, где разводили карпов для столовой и т. п. Контакты с местным населением особисты не поощряли, хотя в увольнение мы, конечно, ездили в ближайшие населенные пункты, в основном в Восточный Берлин. Пограничный режим был тогда в Берлине более-менее спокойным, по крайней мере, мы лазили даже в рейхстаг. Он тогда стоял нереставрированный, и в нем еще оставались надписи по-русски, оставленные в 1945 году.
