Минута молчания - [18]

Тогда я впервые увидел Стеллу во сне, это был сон, который заставил меня задуматься: я опоздал в школу, все уже сидели в классе и смотрели на меня с ухмылками, усмешками и заинтригованными лицами; как только я сел за свою парту, они заставили меня своими взглядами посмотреть на доску. Крупными буквами там было написано: Please come back, dear Stella, Christian is waiting for you.[21] Я кинулся к доске и стер написанное, злорадная улыбка на их лицах свидетельствовала о том, что они уверены, что победили.

Ждать, ждать ее возвращения; и хотя я иногда думал, что обречен на вечное ожидание и уже привык к этому, в отсутствие Стеллы это давалось мне особенно тяжело. Для гостей отеля У моря я устраивал во второй половине дня экскурсии на Катарине, как правило, на Птичий остров, где построили небольшой причал. Я водил гостей по острову, показывал им хижину орнитолога, рассказывал об этом старом человеке, так любившем свое одиночество и разделявшем его время от времени с прирученным буревестником, который не мог больше летать после того, как его ранили выстрелом.

Как только этот человек поднялся на борт катера и купил билет, он показался мне знакомым, а потом — он искал себе место на корме, — я уже почти не сомневался, что это был он, тот самый Colin, чье фото я видел в комнате Стеллы. Поверх клетчатой рубашки на нем была еще холщовая куртка, у него было поразительное сходство с тем человеком с фотографии, только когда он говорил, обращаясь к своей толстой соседке и объясняя ей что-то с помощью активной жестикуляции, — возможно, поведение пассажиров при кораблекрушении, — я засомневался, правда, ненадолго, стоило ему только испытующе посмотреть на меня и при этом обнаружить некоторое смущение, для меня стало абсолютно ясно, что это был Colin, который появился тут в надежде встретить Стеллу. «Stella with love, Colin». У причала он помог пожилым пассажирам сойти на берег, а во время нашей экскурсии вокруг острова задавал больше всех вопросов, и мы узнали от него, что он большой любитель полакомиться яичками чаек и с удовольствием собрал бы несколько штук, но сейчас было не то время года.

Не возле хижины, а на выброшенном на берег поваленном дереве, на котором мы сидели и смотрели на волны, лизавшие прибрежный песок, его прихватил приступ удушья; сначала он закашлялся, потом откинул голову и стал жадно хватать ртом воздух, обхватив горло руками, судорожными толчковыми движениями боролся он с нехваткой воздуха. Никакого интереса во взгляде, он смотрел на меня с мольбой о помощи и рылся и хлопал себя по карманам. «Вам плохо?» — «Мой спрей, — сказал он, — и Sanastmax, я забыл в отеле свой спрей». Я опросил пассажиров, но лишь очень немногие захотели вернуться назад, я отвел его на катер и отвез в отель У моря. Швейцар у входа подвел его, он все еще тяжело дышал, к кушетке и спросил, что надо сделать, — «На тумбочке, ингалятор лежит на тумбочке», — резким движением швейцар сдернул со щитка ключ и поспешно побежал к лестнице. Оставшись наедине с мужчиной, похожим на Колина или которого я какое-то время принимал за Колина, я решил окончательно в этом удостовериться; я взял стул и сел рядом с ним, отклонив всякие попытки благодарности, которую он с трудом старался выразить. Я принялся ему рассказывать о морском празднике в Пастушьей бухте, в котором он мог бы принять участие, если бы прибыл сюда чуть раньше, ведь люди приехали к нам отовсюду, даже мои учителя не упустили возможности повеселиться с нами. Но его это не интересовало, он больше не хотел ничего знать, тем не менее у меня было такое чувство, что он иногда посматривал на меня испытующим взглядом. И только человек у регистрационной стойки внес в мою душу ясность. Принеся ингалятор, он сказал: «Вам звонили из Ганновера, господин д-р Кранц, машина придет завтра». На следующее утро я объявился очень рано, но он не обращал на меня никакого внимания, по-видимому, не запомнил нашу встречу.

Дома я еще раз прочитал письмо Стеллы, я прочел его неоднократно, и, думая о хижине орнитолога, решил написать Стелле письмо, я не мог этого не сделать. Не медля больше, я написал: «Дорогая Стелла» и тут же сообщил ей, как грустно без нее в Пастушьей бухте, «слишком много старых людей, скучных экскурсионных поездок, постоянный запах рыбы, и никакого другого, и все время только слабый восточный ветер». А потом я познакомил ее с моим планом, который воодушевлял меня все больше и больше, пока я писал об этом, даже делал счастливым. Я сочинил план для нас двоих: «Представь себе, Стелла: мы переезжаем жить в хижину орнитолога, ты и я, у причала я прибью дощечку: „Причаливать запрещено“. Крышу я залатаю, на дверь приделаю задвижку, буду собирать дрова для печки и куплю у нашего корабельного поставщика консервы и сухой провиант. Мы ни в чем не будем нуждаться», писал я. Под конец я нарисовал ей перспективу, как мы будем вместе плавать, но прежде всего, что мы будем иметь, как только проснемся: мы будем вместе. А в виде P. S. еще приписал: «Может, мы научимся жить вместе». Вместо подписи я хотел сначала поставить «yours sincerely»,