Минск. Путеводитель по Городу Солнца - [5]
11
Улица Ульяновская
Дальше гастронома по улице, ведущей к проспекту, я выбирался нечасто. До него было еще более километра, поэтому мы ходили туда, если в кинотеатре возле нашего дома не показывали интересного фильма. Тогда мы отправлялись в другой кинотеатр, расположенный рядом с площадью Любви, в парке, названном в честь покорителей полюса парком Челюскинцев. Ходить в кино мы любили. Фильмы, которые крутили старые механические кинопроекторы в больших темных залах, открывали нам мир. Они показывали то, что мы редко видели по телевизору, – американские прерии с ковбоями и индейцами, Фантомаса, парящего над Парижем, старинные замки с Человеком в маске или Анжеликой – маркизой ангелов. Из телевизора мы скорее узнавали то, что нужно было знать о стране Счастья. Кинотеатр в парке назывался «Радуга». Это была украшенная витиеватой резьбой деревянная постройка – небольшой, пахнувший затхлостью старый дом со зрительным залом и рядами деревянных самооткидывающихся кресел. Если кто-нибудь во время сеанса покидал зал, то, прежде чем в темноту проникал свет из открывавшейся в парк боковой двери, раздавался характерный хлопок, будто кто-то ударял молотком по деревянному полу. «Радуга» размещалась в самом начале парка, который на многие километры тянулся к предместьям. Сразу за кинотеатром уходили вглубь заросли высоких сосен, верхушки которых смыкались вверху в одно большое зеленое облако. Снизу их старые стволы больше походили на бесконечные отражения в круглой зеркальной комнате. Они бесчисленное количество раз повторяли себя, постепенно мельчая и исчезая в глубине темно-охристого уходящего вдаль пространства. Возле кинотеатра пролегала аллея, которая вела к чертову колесу – огромному вертикальному кругу с кабинками для зрителей, похожему на большое восходящее солнце с гербов страны Счастья. До появления американских горок чертово колесо, как его называли, было главным аттракционом в любом большом парке. Его металлические лучи с люльками на концах величественно поднимались над зелеными облаками райских садов, вращаясь подобно циферблату гигантских часов с двенадцатью замедленными секундными стрелками. Правда, парк Челюскинцев пользовался дурной славой, поэтому заходить вглубь мы побаивались. Говорили, что в нем орудует банда, которая насилует девушек, а потом убивает и пускает на пирожки. Поэтому, когда мы покупали в Городе пирожки с мясным фаршем, прежде чем съесть, разламывали посмотреть – нет ли там длинного человеческого ногтя с маникюром. Конечно, такой же чепухой была история о черной руке, которая летает по Городу и душит в темных подворотнях случайных прохожих. Или о негре-сифилитике, который макает свой член в стаканы в автоматах с газировкой, чтобы заразить весь Город сифилисом. Но в детстве мы в эти истории верили. Впрочем, парк Челюскинцев действительно был дурным местом. Там постоянно кого-то насиловали и убивали.
12
В нашем подъезде жили в основном еврейские семьи. Когда-то они составляли половину населения Минска, а синагог в Городе было не меньше, чем церквей и костелов. Потом пришла война. Их стало намного меньше, но все равно оставались кварталы, в которых я мог слышать долетавший со всех сторон специфический немецкий говор. В моем детстве многие еще помнили и говорили на идише. Естественно, мои первые друзья и первая любовь детства тоже были евреями. Хотя жили в нашем доме и другие семьи – белорусы, украинцы, русские, поляки и даже татары. В основном интеллигенция Города Солнца – инженеры, врачи, учителя. Пролетариев, работавших в заводских предместьях, у нас почти не встречалось. Я хорошо знал обитателей нашего и соседнего подъездов. С теми, кто жил в другом конце дома, был знаком хуже. Из них припоминаю дворничиху, подметавшую наш двор, и ее сына-дауна – высоченного роста детину, который всегда ходил по двору в каких-то странных штанах с расстегнутой ширинкой. Жили на том конце двора еще две набожные старухи в черных платках, которые подбирали бездомных котов. Обычно у них обитало не меньше десятка усатых, полосатых, хвостатых и бесхвостых, пушистых и облезлых васек, мурзиков, гош и иннокентиев. Я же жил с матерью и бабушкой. Мать была программистом и работала с вычислительной техникой, которая тогда только появлялась в стране Счастья. Техника эта быстро менялась, поэтому после работы она постоянно ходила на курсы повышения квалификации. Кроме того, она была коммунисткой и, как активист партийной ячейки, лектор общества «Знание», часто по вечерам читала пролетариям лекции о коммунизме, марксизме-ленинизме и текущем моменте в свете постановлений последнего съезда. Бабушка тоже работала допоздна, поэтому я довольно рано научился оставаться дома один и придумывать разные интересные для себя развлечения. А их было много. Я любил смотреть телевизор. Мать всегда говорила мне: «Ты слишком много смотришь телевизор, и вообще, не сиди к нему ближе трех метров, а то испортишь глаза». Но зрение я все-таки испортил и уже в первых классах школы стал очкариком. По телевизору я смотрел почти все: художественные и документальные фильмы, программы новостей, партийные съезды, выступления Метафизика, «Кабачок „Двенадцать стульев“», «Спокойной ночи, малыши», «В мире животных», передачи о сельском хозяйстве, мультфильмы, телеверсии классических опер. Не смотрел я только хоккей. Почему-то он всегда действовал на меня угнетающе. Не могу сказать, чтобы все это я смотрел с интересом. Просто телевизор был включен всегда. Я находил что-то неуютное в тишине пустой комнаты. А он открывал окно в параллельный мир, который успокаивал и радовал своим присутствием. Тем более, что под телевизор я мог заниматься другими делами. У меня имелась целая коллекция конструкторов, из которых я собирал все, на что хватало фантазии. Но больше всего я любил собирать города. Если не хватало конструкторов, я их создавал из всего, что попадалось под руку – книг, коробок, бутылочек, кубиков, пластилина, бумаги, шахматных досок. Когда город был построен, я заселял его плюшевыми мишками, пластмассовыми зайцами, шахматными фигурами, оловянными солдатами и начиналась война. Иногда городов возводилось два. Тогда они воевали между собой. Если же один, то на него нападали резиновые собаки и пустые флаконы из-под духов, а плюшевые мишки и зайцы его защищали. Но рано или поздно город разрушался. Если он получался очень красивым, то мог простоять несколько дней, но все равно должен был погибнуть. Старый город становился неинтересен. Хотелось его снести и возвести новый.
